Эрнест Медзаботт - Папа Сикст V

— Ты точно на иголках, — говорил старый монах своему товарищу-воину, — кто бы мог подумать, видя тебя в настоящую минуту, что ты один из храбрейших капитанов Европы.

— Я боюсь не за себя, вы это хорошо знаете, — отвечал воин. — Что будет, если нас узнают?

— Ровно ничего. Я убежден, что народ, напротив, станет меня приветствовать, я сделал для него все, что было можно.

— Да, но не забывайте, что здесь мы окружены сторонниками Орсини.

Монах только что хотел ответить, как его внимание было привлечено страшным шумом, раздавшимся в противоположном конце остерии. Произошла самая обыкновенная история. Двое сбиров или бандитов играли в кости и поссорились. Сначала послышалась брань, потом началась драка, наконец, пошли в ход ножи. Жена Григория, увидев, что дело может кончиться плохо, выбежала из-за стойки и стала разнимать драчунов.

— Остановитесь, несчастные! — кричала толстая Гертруда. — Если вы и не сделаете вреда друг другу ножами — и тогда вы не спасетесь от виселицы. Помните, что царствует Сикст V (Bicordatevi che regna Sisto)!

Эти слова были самые страшные в ту эпоху. Бандиты опустили ножи и мигом присмирели. При виде столь быстрой перемены монах приятно улыбнулся и сказал:

— Ну что, Александр, ты все еще думаешь, что мы были бы в опасности, если бы нас узнали?

— Я думаю только то, что народ вас с триумфом вынес бы отсюда на своих плечах, — отвечал тот, которого монах называл Александром, — но, клянусь короной испанского короля, я бы расхохотался тому в лицо, кто бы сказал мне в прошедшем году, что в Риме я увижу что-либо подобное!

— Да, потому что никто не преклонялся перед законом, его попирали; а закон, как ты сам знаешь, есть фундамент власти, ибо он составляет благосостояние народа. Лишь угнетенные узнали, что закон не есть только мертвая буква, а строго охраняется властью, они подняли головы; а угнетатели, наоборот, склонили их.

Между тем трактирщик, давно наблюдавший за солдатом и монахом, занявшими лучшее место, наконец не вытерпел, подошел к ним и спросил, что им угодно?

— Принесите нам полбутылки вина, — сказал монах.

Форконе изобразил недовольную гримасу и сделал вид, будто плохо расслышал. Полбутылки вина на двоих посетителей, занявших лучшее место! Он повторил вопрос.

— Полбутылки вина, я уже говорил вам, — отвечал совершенно спокойно монах.

— Чтобы вы подохли с вашей полбутылкой! — заорал во всю глотку трактирщик. — Здесь не подают по полбутылки. Убирайтесь ко всем чертям!

Солдат невольно положил руку на пистолет, монах его удержал и продолжал:

— Однако синьор Григорий, римский губернатор, приказал всем трактирщикам продавать по полбутылки вино, для того чтобы бедный народ мог также…

— Тысячу чертей и тому, кто отдал такой дурацкий приказ, и тем, кто его исполняет! — вскричал рассвирепевший бандит. — Повторяю, здесь не подают по полбутылки, убирайтесь вон!

— Напрасно вы все это говорите, господин трактирщик, — отвечал монах, вставая, — вы можете горько раскаяться в ваших словах. Пойдем, брат, — обратился он к товарищу, — здесь нам не место.

Экс-бандит послал вслед уходившим страшное ругательство.

Монах и солдат почти во всех трактирах встречали то же самое. В одном месте на площади они натолкнулись на следующую сцену.

Бандит, у которого на рукаве была вышита монограмма, означавшая, что он принадлежит к знаменитому дому всемогущего синьора Колонны, подошел к продавщице яиц и спросил, сколько стоят лежащие на тарелке яйца.

Получив ответ, он взял яйца, завернул их в платок и сказал с иронией:

— Ладно. Ты получишь за них деньги, если потрудишься прийти во дворец синьора Колонны, где я живу.

— Я на это не согласна, — отвечала продавщица, — или плати деньги, или положи яйца на место.

— Уж не ты ли заставишь меня возвратить яйца? — нагло вскричал бандит.

— Конечно, я и все эти окружающие люди, — отвечала женщина. — Слава Богу, прошло то время, когда вы безнаказанно обижали бедный народ. Теперь царствует Сикст (Adesso regna Sisto).

Монах выразительно посмотрел на товарища, тот улыбнулся и опустил глаза, как бы в знак согласия.

Между тем бандит вовсе не желал возвращать яйца и намеревался уйти.

Тогда торговка стала кричать:

— Помогите, добрые люди, меня грабят!

Толпа народа мигом окружила продавщицу яиц. Один из простолюдинов, высокий, здоровый малый, с открытой физиономией, смело подошел к бандиту и сказал:

— Вот что, любезный, если ты бережешь свою шкуру, советую положить яйца на место и убираться подобру-поздорову.

Бандит побледнел от злобы и вскричал.

— Помните, что вы делаете, я принадлежу к дому синьора Колонны, вам это даром не пройдет!

— А я принадлежу к дому Сикста, — отвечал со смехом малый. — Сикста, который может повесить твоего Колонну и всех римских баронов!

Взрыв аплодисментов и общий хохот были ответом на эти слова.

— Да, да, господа бандиты, кончилось ваше золотое время! — кричал народ.

— Или отдай яйца, или мы тебе кишки выпустим твоей же шпагой!

— Смерть бандиту! Смерть разбойнику!

Один из юношей вскочил на стол и громко крикнул: «Да здравствует наш святой отец! Да здравствует Сикст!»

Вся толпа народа, как один человек, подхватила это приветствие. Крики: «Да здравствует папа Сикст!» потрясали воздух.

Бандит понял, что тут шутки плохи, возвратил яйца и удалился, оглушаемый хохотом и свистом толпы. Народ его не тронул, сознавая свою силу.

В тот же день в Ватикане папа Сикст V вел дружескую беседу с герцогом Пармским Александром Фарнезе, племянником кардинала Фарнезе. Герцог Александр пользовался всеобщим уважением как справедливый, честный человек и как знаменитый в целой Европе воин. Про Александра Фарнезе говорили то же, что и про Ледигиера: что победить его нельзя. Он пользовался большой популярностью: достаточно было его появления в Бельгии, чтобы народ остался верен католицизму и был совершенно спокоен, тогда как во Фландрии вспыхнуло всеобщее восстание. Все были убеждены, что если бы герцог Александр правил в восставших Провинциях, то порядок не был бы нарушен. Папа Сикст V очень любил и уважал герцога Пармского. Его дядю кардинала Фарнезе новый папа тоже очень уважал. И, несмотря на то, что кардинал Фарнезе был серьезным соперником Сикста в конклаве, он был возведен на самую высшую ступень духовной иерархии.

— Ну что, мой милый Александр, — говорил папа, — не кажется ли тебе Рим несколько измененным?

— Признаюсь вам, святейший отец, — ответил герцог, — я до сих пор не могу опомниться после того, что видел. Когда лет пять назад я был в Риме, все управляли им, кроме папы: бароны, бандиты, кардиналы, иностранные посланники. Теперь все это изменилось каким-то чудом, отошло в область преданий. Управляет только папа и никто больше. Право суда прежде было пустое, ничего не значащее слово; народ покорно склонял голову перед своими тиранами, между тем как теперь…