Эрнест Медзаботт - Иезуит

— Затем, ты любишь человека, а не короля. Не так ли?

— Да, госпожа, — ответила, приободрившись, молодая женщина, — и когда я прижимаю его к груди, мне кажется, что это человек моего сословия, а не великий король, господин нашей жизни и нашего имущества.

— Хорошо, хорошо… я верно угадала, отдавая тебя Франциску на развлечение. И заметь, Арнудина, исполнять наши условия в твоих интересах; потому что я иная, чем ты: я занимаюсь больше монархом, чем человеком, и если ты будешь мешать мне… знай, что инквизиция в моем распоряжении.

Арнудина сложила руки. Ужас сковал ее уста.

— Будь всегда послушна, — прибавила Диана, — берегись, у меня везде есть шпионы и от меня не скроется ни одно твое слово, ни один твой знак.

— Приказывайте, госпожа, — сказала бедняжка в слезах, — я повинуюсь.

— О! Мое приказание будет тебе приятно. Я требую, чтобы в эту ночь Франциск остался около тебя дольше, чем всегда, и чтобы твои ласки пленили его сегодня так сильно, как никогда…

— Это будет исполнено, госпожа.

— И если король по какой-либо причине почувствует усталость или мало охоты продолжать шутить, то…

Диана вынула при этих словах из кармана склянку.

Хотя в то время яды были в большом употреблении при дворе, однако Арнудина при виде склянки вскрикнула так ужасно, что графиня поняла ее страх. Она начала смеяться.

— Сумасшедшая! — воскликнула она. — Неужели ты думаешь, что я даю тебе яд, я, которой здоровье и жизнь Франциска дороже, чем кому-либо другому? Если он умрет, то ведь я буду изгнана или заперта в монастырь. Это просто благовонный бальзам, восстанавливающий силы; и ты влей его в воду, которой будешь поливать руки короля.

— Но если король… не будет чувствовать усталости, тогда как?

— Все равно, ты вольешь эти духи в воду; это просто моя предосторожность, чтобы монарх, когда оставит тебя, не пошел искать других развлечений. Если на нем будут именно эти духи, без посторонней примеси, то я буду покойна и уверена…

Арнудина хотела еще возразить, но страх, который ей внушала ее госпожа, заставил ее молчать.

В эту минуту послышался продолжительный свист на улице.

— Это он, — сказала молодая женщина со страхом, — это он, госпожа!

— Вот тебе склянка, — сказала Диана. — Помни все, и если ты что-либо забудешь… трепещи!

При этих словах Арнудина подняла голову. Но Диана уже успела исчезнуть. Молодая женщина еще не оправилась от испуга, как вошел король Франциск.

— Добрый вечер, моя милая! — воскликнул король, целуя Арнудину в плечо. — Как ты сегодня хороша! Я никогда еще не видел тебя такой красивой. Если бы тебя видели придворные дамы, и даже Диана, они умерли бы от зависти.

— Государь, умоляю вас! — прошептала она, сложа руки.

Франциск, который в это время отстегивал пряжки у своих лат, остановился пораженный.

— Государь?! Умоляю вас?! — повторил он вопросительно. — Ты ли это говоришь, Арнудина? Прежде ты не осмеливалась называть меня государем, а я был тебе только Франциск, бедный влюбленный кавалер.

— Ты действительно всегда и есть такой, мой красивый повелитель, — сказала Арнудина. — Но все-таки, как бы ты ни был добр ко мне, ты остаешься королем Франции.

— К черту короля Франции и его корону! — воскликнул весело Франциск. — Тут, кроме влюбленного кавалера, никого нет, и я хотел бы при всех придворных дамах провозгласить, что мещанка победила их всех своей добротой и красотой.

— Тише, тише, государь! — проговорила его любовница.

Это озадачило короля.

— Два раза ты предупреждаешь меня говорить тише. Что это значит? Почему?

— Я боюсь, что… кто-нибудь нас подслушает.

— Что? — вскричал он, ударяя что есть силы по столу. — Меня подслушивать и мешать мне в моих удовольствиях? Да если даже господин де Монморанси или Диана осмелились бы явиться сюда мешать мне, то клянусь, что на площади де Греве воздвигнется для них виселица!

Арнудина смотрела с нежной гордостью на этого человека, самого красивого, сильного и властного в государстве. В гневе брови монарха сблизились, и глаза его сверкали, как молнии. Действительно, в припадке гнева Франциск был очень хорош, и его любимый художник Бенвенуто Челлини охотно бы взял его моделью для громового Юпитера.

— Простите меня, дорогой мой, я сказала это, чтобы не мешать сну…

— Твоего мужа! — перебил Франциск с таким громким смехом, что его было слышно на улице.

В самом деле, мысль, что золотых дел мастер Николай Арнонде пришел бы, в своем классическом ночном колпаке, мешать времяпрепровождению короля Франции, была так невероятна и уморительна, что Арнудина расхохоталась вместе со своим королем-любовником.

— Прелесть моя! — сказал король, взяв ее в свои объятия. — Когда ты смеешься, я вижу твои жемчужные зубки; твоя мраморная грудь колышется, малютка моя, как ты хороша, — восклицал счастливый монарх.

Она же, порывисто дыша, горячо отвечала на его ласки. Диана была права, говоря, что Арнудина любит человека, а не короля, в его объятиях она забывала свое положение второстепенной любовницы и что она служила орудием Дианы.

Вскоре слова затихли и слышались только вздохи…

— Какой удивительно приятный запах, моя красавица, — сказал монарх, умывая руки в воде, в которую было влито из склянки графини Дианы. — Можно подумать, что чудные душистые цветы, росшие под голубым небом Италии, дали свой аромат этой воде. Кто тебя снабжает этими драгоценными духами?

Молодая женщина покраснела до корней волос.

— Один иностранец… покупатель моего мужа… предложил мне из любезности…

— И ты их употребила для моих рук, — сказал, смеясь, король. — Но ты забыла правило: нельзя ничего предлагать королю, не испробовав сначала на себе. А вдруг духи ядовитые?

Арнудина побледнела и, не обращая внимания на короля, зачерпнула обеими руками немного воды и поднесла конвульсивно к лицу. Франциск захохотал во все горло.

— Скажите, она придралась к моим словам! — вскричал он. — Если эти духи отравлены, то мы умрем вместе, моя красавица! Я даже жалею, что это не настоящий яд, какая бы то была сладкая смерть в твоих объятиях!

Между тем Арнудина начала чувствовать действие этой воды. Какой-то упоительный хмель проник в ее мозг: она чувствовала себя веселой, живой и склонной делать разные глупости. На Франциска вода произвела то же самое приятное действие.

Наконец любовники попрощались с удвоенной нежностью. Король, по обыкновению вооруженный, вышел напевая.

— Какая я была глупая сегодня, — раздумывала Арнудина, оставшись одна, — приписывая Бог знает что моей госпоже. Эти духи достойны великого короля, и я никогда так хорошо себя не чувствовала, как с той минуты, когда намочила себе ими лицо.