Эрнест Медзаботт - Иезуит

— Да, если бы это совершилось для вашего личного удовольствия, но вы спасли отца — вас Бог не покарает, а, напротив, наградит за самопожертвование.

— Благодарю вас, святой отец, но это не все… Король несколько раз приходил ко мне. Впоследствии он выдал меня замуж за господина де Брезей. И потом, после свадьбы… ах, отец мой, я великая грешница.

— Конечно, дочь моя, вам может казаться великим грехом все то, что вы по обстоятельствам должны были сделать, но, принимая во внимание ваше чувство дочери к несчастному отцу, затем благодарность, которой вы были обязаны королю Франциску I за богатства и привилегии, данные им вашему мужу, я нахожу, что вы чересчур преувеличиваете свой грех.

— Мой муж по милости короля действительно оставил мне значительное состояние, — отвечала Диана.

— Итак, дочь моя, вы к себе несправедливы. Не тщеславие побудило вас сносить ухаживания человека некрасивого и немолодого. Вы спасали отца и желали увеличить состояние вашего мужа. Во всей этой исповеди я не вижу повода, по которому бы мог осудить вас.

Диана пытливо взглянула на духовника; глаза его были опущены вниз.

— Я еще имею грех, в котором должна покаяться вам, — сказала вдова.

— Я слушаю вас, дочь моя, хотя наперед утверждаю, что и этот грех ваш окажется мнимым.

— Слушайте же меня. Наследный принц Генрих, вернувшись с войны, стал настойчиво преследовать меня.

— И вы боитесь в одно и то же время сделаться любовницей отца и сына?

— Да, я ужасно этого боюсь, — отвечала Диана, закрывая лицо руками, сквозь пальцы которых можно было следить за выражением лица священника.

— Дорогая дочь моя, — сказал с благосклонной улыбкой Лефевр, — церковь не имела бы в достаточной степени молний, демоны не могли бы располагать страшными для вас муками, если бы ваша связь с наследным принцем была единственной целью своего собственного удовольствия; о, этим вы оскорбили бы небо, но я вас знаю, вы благородная и высокая душа и я уверен, если вы согласитесь открыть ваши объятия принцу, то это сделаете единственно ввиду высшей цели, для которой должны быть прощены и более тяжкие грехи.

— Высокие цели? — прошептала графиня. — Укажите мне их… направьте мои шаги.

— Дочь моя, вообразите, что вы приобретете власть над принцем Генрихом, и когда он взойдет на престол, это будет католический принц, враг еретиков, защитник общества иезуитов и привилегии инквизиции.

— И вы думаете, святой отец, — спросила Диана, — что если я буду поддерживать все это в принце Генрихе, то мне Господь Бог простит мое прошлое?

— Не только простит, но даже наградит вас через наш орден всеми земными благами.

— Это богатство я должна раздать бедным, не правда ли, отец мой? — сказала с оттенком грусти вдова де Брезей, что не ускользнуло от наблюдательных глаз иезуита.

— Бедным! — отвечал он. — Можете помочь бедным, дочь моя, но вы должны быть богаты. Ваше звание требует блеска и роскоши. Бог сотворил неравные условия жизни людей, и кто старается уничтожить данное ему Богом, тот, значит, восстает против Его святой воли. Нет, дочь моя, вы должны быть богаты — таково ваше общественное положение.

Диана встала, выпрямилась во весь рост, глаза ее загорелись, она вся вмиг будто преобразилась и сказала:

— Покончим, святой отец, эту комедию, все это переливание из пустого в порожнее. Поговорим откровенно. Вы от имени вашего ордена предлагаете мне союз?

— Да, дочь моя, я вам его предлагаю.

— Вы мне гарантируете богатства, почести, славу и опору вашего всемогущего ордена с тем, чтобы я влияла на короля и дофина и чтобы они притесняли еретиков с такой жестокостью, какой еще не бывало?

— Да, дочь моя, я вам это поручаю.

— Принимаю, — сказала графиня. — Кстати, сегодня вечером у меня будет король Франциск.

— Знаю, — продолжал иезуит. — Он возвратится сегодня вечером и, переодетый в платье простого кавалера, придет к вам, постучится в двери сада, и кормилица Алисой ему откроет.

— Боже! Как это вы все знаете! — вскричала Диана; удивление у нее превратилось в страх.

— О, дочь моя, я знаю вещи, только нужные для пользы общества, и всегда их забываю, когда минует надобность, но оставим этот вопрос. Завтра в Лувре, как вам, вероятно, известно, будет заседание по поводу религиозных событий в Германии.

— Да, я об этом слышала, — с некоторым замешательством отвечала госпожа де Брезей.

— Итак, в совете будут обсуждаться эти вопросы. Некоторые из приближенных короля против преследования реформаторов, не затрагивающих авторитет догматов. Они считают, что гонение еретиков только увеличит их силу.

— А знаете, святой отец, я с этим отчасти согласна, ибо история нам говорит, что религиозные преследования никогда не достигали своей цели.

— Вздор! — почти крикнул иезуит, вскочив со стула. — Паллиативные меры, конечно, только увеличивают силу еретиков, но меры радикальные всегда, безусловно, полезны; они с корнем вырывают зло. Обратите внимание на еретиков прежних веков: донатистов, арианцев, наконец на еретиков, близких к нашему веку, — альбигойцев; трон и церковь уничтожили даже воспоминание об их лжеучениях, потому что против них были приняты радикальные меры: не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей — их всех уничтожили.

— Но, святой отец, я не чувствую в себе достаточно храбрости предлагать королю такие страшные меры, — с трепетом отвечала графиня. — Быть может, я не сумею оправдать надежды, возлагаемые на меня обществом.

— Король Франциск и дофин очень религиозны, мне это известно потому, что они избрали себе духовников из членов нашего ордена. Вы имеете влияние на короля и его сына и можете действовать в интересах церкви.

— Но, святой отец, — продолжала графиня, — право, я боюсь, буду ли я в состоянии уничтожить дух терпимости, господствующий в совете короля.

— Вы будете не одна, дочь моя, вас поддержит весьма влиятельный сановник.

— Могу я узнать его имя?

— Разумеется. Констабль Монморанси. В нем вы найдете самого верного и преданного союзника.

— Как! Этот грабитель? — вскричала Диана, услыхав имя известного своей жадностью временщика.

Иезуит пристально взглянул на красавицу, легкая, едва заметная улыбка скользнула по его тонким губам.

— Будьте покойны, дочь моя, — сказал он, — жадность Монморанси для вас не опасна, мы сумеем достойно вознаградить вас за ваши услуги. Еретички очень богаты, и список их имений находится в наших руках.

— Ах да, я и забыла. Впрочем, святой отец, вы не подумайте, что я жадна, я только желала бы иметь возможность прилично содержать себя, сообразно моему званию.

— Да, конечно, но я уже высказал вам мое мнение на этот счет. Теперь пока прощайте, я ухожу с полным убеждением, что вы позаботитесь о вашей душе, оказав услугу святой католической церкви.