Фредерик Марриет - Маленький дикарь

— Я это сказал и сказал правду, но сам я вел дурную жизнь и не следовал Заповедям Божиим.

— Значит, вы будете наказаны после смерти?

— Увы, дитя, боюсь, что да! — сказал Джаксон, закрыв лицо руками. — Но время еще не ушло! О, Господи! Как избегнуть кары!

Я хотел продолжать разговор, но он просил меня оставить на время его одного.

Я вышел, сел на утес и стал глядеть на звезды. Они созданы Богом, и все сотворено Богом, и Бог живет там — за звездами.

Я долго думал и был в большом недоумении.

Я, наконец, в первый раз услыхал о Боге и то, что говорил мне Джаксон, только смутило меня. Я попробовал повторить про себя молитву и убедился в том, что не забыл ее. Тогда я стал на колени, устремил взор на одну, особенно большую и яркую звезду, как бы видя в ней Бога, и произнес вслух «Отче Наш», затем встал и пошел спать.

Это была моя первая молитва.

Я научился за последнее время столь многому, что с трудом мог запомнить все, что слышал от Джаксона. В голове моей все путалось; мысли переходили от одного к другому, и в результате получался полный хаос. Со временем я начинал разбираться в своих мыслях, и понемногу все стало яснее. Но в эту минуту я весь был поглощен желанием научиться читать. Рассказ Джаксона о моих родителях перестал занимать меня, и я уже не просил его продолжать. Я хотел прежде всего научиться читать, и все мое внимание было обращено на это.

Я посвящал этому три или четыре часа утром и столько же вечером, и усердие мое никогда не ослабевало. По истечении шести недель я мог свободно читать Библию и молитвенник. Джаксону не приходилось больше учить меня; он был внимательным слушателем; я читал ему каждое утро и вечер главу из Евангелия и Богослужения.

Не могу сказать, чтобы я все понимал, и вопросы, которые я ставил Джаксону, часто затрудняли его; он иногда признавался, что не может ответить на них.

Это происходило, как я понял впоследствии, от его собственного, несовершенного понимания христианской религии. Его представления и понятия о ней сводились приблизительно к следующему: «если ты делаешь добро на земле, ты попадешь в рай и будешь испытывать вечное блаженство; если делаешь зло, то попадешь в ад и подвергнешься смертным мучениям. Христос сошел на землю, чтобы учить нас жить и следовать его примеру, и мы должны беспрекословно верить тому, что написано в Библии».

Вот что служило тогда моим символом веры. Между тем, приближался период прилета птиц, и наши запасы приходили к концу. Мне пришлось оставить книги и приняться за работу. Теперь я понял всю пользу ножей; с помощью их и других вещей, найденных мной в сундуке, я мог работать гораздо скорее.

Связав ворот и рукава парусиновой куртки, я устроил нечто вроде мешка, в котором было гораздо удобнее переносить птиц. С помощью ножа я сдирал с них кожу и потрошил их вчетверо скорей.

Удочки служили мне для развешивания птиц. Работая один, я в тот же промежуток времени заготовлял гораздо большее количество птиц, нежели прежде, когда работал с Джаксоном.

Это дело заняло у меня три недели, причем пришлось работать с утра до вечера. При этом не забывалось о чтении. Джаксон не отпускал меня утром на работы и вечером не позволял мне ложиться спать, пока я не прочту ему своего урока. Наконец, работа была окончена, и во мне вновь проснулось сильное желание услыхать конец рассказа Джаксона. Я сообщил ему об этом. Он, казалось, был не особенно доволен, но так как я упорно настаивал, то волей-неволей старик должен был согласиться.

— Постарайся меня понять! — начал Джаксон. — Нежелание мое продолжать мой рассказ происходит от того, что я должен говорить с тобою о ненависти, которую я испытывал к твоему отцу. Не забывай, что в молодости мы боролись за обладание одним предметом — я говорю о твоей матери, — и что ему повезло в жизни, а мне нет.

— Я ничего не понимаю в ваших чувствах! — ответил я. — Чем же он обидел вас, женившись на моей матери? Я не вижу тут обиды!

— Да ведь я же любил ее!

— Ну, так что ж, что любили? Я не знаю, что значит любовь, и не понимаю ваших чувств. Расскажите же, что было дальше.

— Ну, хорошо. Я остановился на том, как мы пристали к этому острову. Лодку нашу при этом разбило в щепки, и она стала бесполезна. Нас высадилось восемь человек: капитан, твой отец, плотник, подшкипер, три матроса и твоя мать. В лодке с нами ничего не было, кроме двух топоров, двух ковшей и двух кастрюль. Провизии и воды у нас не было. Первым нашим делом было осмотреть остров в поисках воды. Мы вскоре нашли тот ручеек, который протекает около нашей хижины. К счастью, мы высадились на остров как раз во время прилета птиц; они только что снесли яйца; не будь этого, мы бы погибли с голода.

У нас не было для ловли рыбы ни крючков, ни удочек. Мы собрали множество яиц и сытно позавтракали, хотя есть их пришлось сырыми. Пока мы бегали по всем направлениям, карабкаясь по утесам, чтобы хорошенько осмотреть остров, капитан и твой отец остались около твоей матери. Когда мы вернулись, капитан позвал нас и объявил, что желает с нами переговорить. Он сказал, что для общего благополучия мы должны действовать согласно, и потому необходимо, чтобы один из нас приказывал, а другие слушались. Мы все согласились с его мнением. Тогда капитан посоветовал нам выбрать себе начальника, прибавив, что, будь это на корабле, он сам взял бы на себя командование, но так как мы на берегу, то, по его мнению, следует выбрать Генникера, и что сам он охотно ему подчинится. На это предложение тотчас же согласились плотник, подшкипер, а за ними и матросы. Оставался я, но я тотчас же заявил, что подчинюсь только опытному моряку. Оба матроса, очевидно, были согласны с моим мнением, хотя и дали согласие, так что я надеялся, что они присоединятся ко мне. Отец твой заговорил очень сдержанно, скромно и осторожно. Он сказал, что не чувствует никакого желания принять на себя начальство и охотно подчинится капитану, если это всех удовлетворит. Но капитан и все остальные настаивали на своем, заявив, что такой пьяница и бродяга, как я, не имеет никакого права оспаривать их выбора, и что если мне не угодно оставаться с ними, то я волен идти, куда хочу.

Совещание кончилось тем, что я пришел в ярость и объявил, что ни за что не подчинюсь твоему отцу.

Я схватил один из топоров, но капитан вырвал его из моих рук, сказав, что топоры принадлежат ему и что я могу отправляться, куда мне угодно. Я ушел один к тому месту, где птицы сидели на гнездах, с намерением сделать себе запас яиц. Когда наступила ночь, я лег на гуано и не чувствовал холода. Ураган прошел, и погода была теплее.

На следующее утро, когда я проснулся, солнце было уже высоко. Я посмотрел в ту сторону, где оставил товарищей, и увидел, что все они усердно заняты работой. Море было спокойно.