Фредерик Марриет - Валерия

— Очень вам благодарна, — отвечала я, — но вы знаете, что я решилась жить собственными трудами.

— Знаю, но обстоятельства могут изменять решения. Мадам д'Альбре была вам такая же чужая, как и я, однако же вы приняли ее приглашение.

— И вы знаете, что из этого вышло, — отвечала я ей. — Я готова была поручиться жизнью за ее чистосердечие и привязанность, а как жестоко оттолкнула она меня! Несмотря на всю мою к вам признательность, я не могу принять вашего предложения, потому что не хочу очутиться второй раз в таком же положении.

— Не очень лестный для меня комплимент, — сказала леди Батерст довольно горячо.

— Извините. Мне очень жаль, если слова мои огорчают вас, которая была ко мне всегда ласкова; но я чувствую, что буду несчастна, если не буду независима, и я не хочу испытать вторично толчка, какой дала мне мадам д'Альбре. Сделайте одолжение, перестанем говорить об этом.

— Хорошо, перестанем; может быть, я на вашем месте чувствовала бы то же самое. Какого же места хотите вы искать? Гувернантки?

— Нет. Вчера я была слишком унижена.

— Девушке с вашим воспитанием не из чего много выбирать. Быть компаньонкой очень скучно; секретаршей — это требуется очень редко. Конечно, вы можете давать по домам уроки музыки, пения и французского языка; но преподавателей французского языка множество, а что касается до музыки и пения, то, не знаю почему, учителя почти всегда предпочитают учительнице. Впрочем, в городе, я думаю, можно будет что-нибудь сделать, а пока мы здесь, так обсудим это дело хорошенько. Случай может представиться, когда вовсе его не ожидаешь. Я буду расспрашивать и постараюсь помочь вам, сколько могу.

Я поблагодарила ее, и разговор наш кончился.

Я не положилась, впрочем, исключительно на леди

Батерст, но написала и к мадам Жиронак. Я известила ее о случившемся, сообщила мои намерения и просила у нее совета. Через несколько дней я получила от нее следующее довольно характеристическое письмо:

«Письмо ваше очень меня огорчило; муж мой просто взбесился и объявил, что не хочет ни минуты дольше жить на этом гнусном свете. Впрочем, щадя меня, он еще с ним не простился. Кроме шуток, страшно подумать, что чужие глупости ставят молодую девушку в ваше положение; что ж делать! Мы должны покоряться судьбе, и чем хуже наши дела, тем больше следует надеяться на перемену к лучшему, потому что хуже им сделаться трудно. Я советовалась на счет вас с мужем, но он на все отвечает: нет. Он говорит, что вы слишком хороши для гувернантки; что поступить в компаньонки, значит унизиться; что вы не должны разъезжать в кабриолете по урокам; словом, он не хочет слышать ни о чем, исключая одного: чтобы вы переехали к нам. Я со своей стороны присоединяю свою просьбу к его и уверяю вас, что вы меня этим осчастливите, и что честь и наслаждение видеть вас у себя будут для нас с мужем особенно дороги. Предложение наше ничтожно, но все-таки вам будет лучше у нас, нежели в чьем-нибудь доме, где вас беспрестанно будут огорчать, потому что в этой стране деньги играют главную роль. Приезжайте, пожалуйста к нам, если хотите; тогда мы поговорим подробнее. Мужу моему теперь почти обедать некогда, так много у него учеников. Я тоже занята почти целый день. Если Господь даст нам здоровье, мы надеемся приберечь копейку на дождливый день, как говорят в этой стране, где вечно идет дождь. Примите уверения в любви и преданности

Аннеты Жиронак».

Мы переехали в город раньше обыкновенного, потому что леди Батерст скучала после отъезда Каролины, от которой не получила с тех пор ни строчки. Причиною этому были, разумеется, ее родители, платившие так за любовь леди Батерст, когда уже не нуждались в ее помощи. Не знаю, как это случилось, только мало-помалу между мною и леди Батерст возникла какая-то холодность. Осталась ли она недовольна моим отказом жить У нее в доме, хотела ли от меня отвыкнуть, зная, что мы скоро расстанемся, — не знаю. Я ничем ее не оскорбила, я была спокойна и научилась лучше владеть собою, но не могу себя упрекнуть ни в чем относительно ее. Мы были уже около недели в Лондоне, когда к леди Батерст приехала ее старая знакомая, только что возвратившаяся из Италии. Ее звали леди Р**; она была вдова баронета, не могла держать собственного экипажа, но могла иметь наемный. Она была писательница: написала два или три романа, говорят, довольно посредственных, но как произведения женского пера принесших ей порядочные деньги. Это была женщина очень эксцентрическая и забавная. Если женщина говорит все, что ни взбредет ей на ум, то из кучи соломы всегда выпадет хоть зернышко; не удивительно, следовательно, что и ей случалось проронить хорошую мысль. Это помнили, забывая все остальное, и на леди Р** смотрели как на писательницу. Это была женщина высокого роста, лет пятидесяти, если не больше, с остатками красоты в чертах лица; по живым приемам ее и походке можно было заключить, что она еще бодра и здорова.

— Саrа mia, — сказала она, бросаясь к леди Батерст, — как же вы провели все это время? Вот я два года провела в стране поэзии и на всю жизнь запаслась изящными образами и идеями. Читали вы мое последнее произведение? Все от него в восторге и говорят, что оно доказывает влияние климата на воображение; это совершенно в новом роде — итальянская история животрепещущего содержания. И у вас тут, как я вижу, новости, — продолжала она, глядя на меня, — да еще и прекрасные; познакомьте нас: я в восторге от всего возвышенного и изящного. Ваша родственница? Нет! — Мадемуазель де Шатонеф! — Какое прекрасное имя для романа. Я готова воспользоваться и срисовать портрет с натуры. Хотите вы дать мне сеанс?

Леди Р** никому не давала слова вымолвить. Леди Батерст, знавшая ее очень хорошо, предоставила ей в этом отношении полную свободу; я же, не слишком довольная такой бесцеремонной лестью, воспользовалась минутой, когда леди Р** начала что-то шептать на ухо леди Батерст, и вышла вон. На следующее утро леди Батерст сказала мне:

— Валерия! Вы вчера очень понравились леди Р**. Когда вы ушли, она сказала, что ищет себе именно такую компаньонку и секретаршу. Я отвечала, что вы желаете получить место в этом роде и живете покамест у меня. Мы поговорили с ней подробнее, и она сказала, что напишет мне об этом. Я только что получила ее письмо; вы можете его прочесть. Она предлагает вам сто фунтов в год на всем содержании, кроме платья. Что касается до жалованья, кажется, это хорошо. А что до самой леди Р**, так я могу сказать вам мое о ней мнение в двух словах. Вы видели ее вчера; она всегда такова. Странная, но добрая женщина и, сколько я слышала, гораздо щедрее тех, которые богаче ее. Вот все, что я могу сказать вам о ней; решите сами. Вот ее письмо; ответ сообщите вы мне завтра утром. Спешить незачем.