Амеде Ашар - Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему

Однако лакеям удалось затолкать её в экипаж, при этом, чтобы заглушить её крики, одному из них пришлось замотать её лицо вуалью.

— Помогите! — успела ещё раз крикнуть женщина, задыхаясь.

Два человека на лошадях пошли впереди экипажа, третий всадник пристроился сопровождать карету слева, а тот, что руководил ими, четвертый — справа.

— Эй, кучер, трогай! Галопом! — прокричал главный. Подгоняемые кнутом, лошади тронулись было, но пристегнутые только хомутами, сделав лишь рывок, не сдвинули карету с места.

— Разрази меня гром! — крикнул кучер. — Нам перерезали постромки!

Арман-Луи приблизился к ним с обнаженной шпагой, другая его рука держала под плащом пистолет.

— Я слышал крик женщины, которую вы затолкали в экипаж! Что происходит? — громко спросил он.

— Назад! — вместо ответа угрожающе рявкнул на него всадник, пустив свою лошадь прямо на г-на де ла Герш.

— Играем в открытую! — приставив свою шпагу к носу лошади всадника, выкрикнул гугенот.

В ответ прозвучал выстрел, но пуля пролетела мимо.

— Ты этого хотел! — сказал Арман-Луи и, вскинув пистолет, выстрелил.

Всадник упал.

Другой всадник обрушился теперь на г-на де ла Герш, но, увернувшись от удара, Арман-Луи ударом шпаги, вонзившейся в того целиком, свалил негодяя с седла, и тот рухнул на землю.

— Кто третий? — холодно проговорил г-н де ла Герш.

Но третий был уже над ним, с занесенной шпагой. В лунном свете он разглядел его могучий рост и рыжую бороду.

— Капитан Якобус?! — крикнул г-н де ла Герш.

Капитан Якобус в свою очередь узнал его.

— Ах, это опять ты?! — прорычал он. — Проклятье! На этот раз ты заплатишь вдвойне.

— Берегись! Наши встречи не приносят тебе счастья, капитан!

— Эй, кто-нибудь, ко мне! — взревел капитан Якобус.

Двое лакеев, остававшихся у кареты, подбежали, и оба выстрелили из мушкетов. Одна пуля продырявила шляпу Армана-Луи, другая разорвала его камзол.

— Негодяй! — крикнул г-н де ла Герш.

Он сделал ответный выстрел из пистолета, который уложил ближайшего из нападающих.

У него были ещё два противника, а если считать кучера, поддерживающего их, то целых три. Он занял позицию на повороте дороги и, убедившись, что сзади на него не нападут, вскоре оказался перед капитаном Якобусом и его приспешниками, обнажив шпагу и придерживая в левой руке свернутый плащ.

Скоро раздалось лязганье железа, глухие проклятия, иногда сопровождавшие его, говорили о том, что шпага вонзалась в тело, после чего драка возобновлялась с ещё большим упорством и ожесточением.

Рапира г-на де ла Герш сверкала вокруг него, отражая тройные удары, но, сколько бы он ни был ловок, изворотлив, он не надеялся выйти победителем из этой схватки. Он чувствовал, как трудно выдерживать все учащающиеся выпады. Его камзол уже был густо забрызган кровью.

— Держитесь! Нападайте! — командовал капитан. — Ко мне, Петрус!

Капитан не думал больше о пяти сотнях золотых экю; ничего, кроме мести, не занимало сейчас его мысли.

Петрус, все это время связывающий постромки, перерезанные Арманом-Луи, бросил карету и побежал на помощь капитану, но в тот момент, когда он вытаскивал шпагу из ножен, на тропе, которая вела к изгороди, появился человек верхом на лошади.

— Черный всадник!.. Спасайся кто может! — крикнул он. И, карабкаясь вверх по склону, он со всех ног бросился в лес.

Минуту нападающие были в смятении, и Арман-Луи воспользовался этим: молниеносным движением он увернулся от выпада одного из лакеев, вследствие чего тот рухнул в траву с проткнутым горлом; перепуганный кучер удирал.

— Помогите! На помощь! — внезапно закричала пленница, выпрыгнув из кареты, и побежала по дороге.

Какой-то голос ответил ей во тьме.

— Силы небесные! Да это же граф Вазаборг! — приглушенно воскликнул капитан Якобус.

Какое-то мгновение он стоял в нерешительности: победа, которую он вот-вот рассчитывал одержать, — мог ли он надеяться на нее, оставшись теперь один?

Его лошадь была рядом с ним; яростно схватив её за гриву, он вскочил в седло.

— До скорого свидания! — крикнул он.

Во весь опор капитан помчался прочь, за ним на одной из лошадей экипажа тяжелым галопом поскакал кучер.

Арман-Луи почувствовал, что слишком устал для того, чтобы преследовать их.

— Ах, друг Рено, где ты? — сказал он, вытирая шпагу о вересковые ветви.

Черный всадник, которого г-н де ла Герш видел каждый день скачущим галопом по дороге к белому домику, в этот момент уже приблизился к месту драки.

— Где ты, Маргарита? Где ты? — вопрошал он.

Женщина, завернутая в белое, полулежащая на дороге, протянула к нему руки.

Граф Вазаборг соскочил с седла и поднял её.

— Что с тобой? Ты не ранена? Скажи, умоляю, не мучь меня! — говорил он, целуя её руки, лоб.

— Нет-нет! Я цела и невредима! — ответила Маргарита, заливаясь слезами, и уткнулась, обрадовавшись, в грудь молодого человека.

Другой всадник, которого Арман-Луи вначале не остерегался, появился у спуска дороги в овраг. Он оглядел дорогу на всем протяжении долгим взглядом и содрогнулся при виде трупов, уложенных ударами г-на де ла Герш.

— Они здесь все? — спросил он потрясенный, подходя к победителю.

— По правде сказать, нет! Я сделал что мог, — ответил Арман-Луи. — Но главарь сбежал, он скачет вон там!

— Тот? Э, да я догоню его! — сказал вновь прибывший. И, не слушая графа Вазаборга, окликнувшего его, пришпорил коня.

— Герцог — безумец! — сказал о нем черный всадник. Подойдя с непринужденностью и достоинством, каких Арман-Луи не видел ещё ни у кого, граф протянул ему руку.

— Услуга, которую вы оказали, заставляет меня всецело проникнуться доверием к вам, — сказал он. — Вероятно вы устали, возможно, ранены; следуйте за нами в дом, куда до сих пор никто, кроме меня, не попадал.

Арман-Луи последовал за своим проводником, направившимся к белому домику.

Они пересекли тихий сад, густо усаженный деревьями. Поваленные здесь и там кусты, опрокинутые вазы, смятые цветы указывали на то, что тут прошли похитители. Та, которую граф де Вазаборг называл Маргаритой, задрожала, увидев эту картину, напомнившую ей, какой опасности она избежала, и спасена лишь благодаря вмешательству постороннего.

Насколько только позволял бледный свет луны разглядеть окружающее, испорченный кустарник и истоптанные цветы показались Арману-Луи несоответствующими шведскому климату.

Дверь, открывающаяся на крыльцо, была ещё распахнута, Арман-Луи и его проводник вошли в круглую комнату, обитую индийским муслином и китайским сатином, на редкость изысканно обставленную мебелью, великолепное качество материала которой превосходило ценность работы.