Амеде Ашар - Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему

— Иду, сударь, иду, — отозвался Каркефу, ехавший рысью, — но при условии, что пушки, которые стоят вон там, не вмешаются в нашу беседу. Если они, однако, захотят стрелять, то пусть метят в наших друзей-католиков, стоящих вон там, похоже, специально для этого в качестве мишеней.

Рено оперся на луку седла как человек, который хочет продолжить беседу.

— Брось, хватит об этом! — одернул он Каркефу. И, хлопнув рукой по плечу Армана-Луи, сказал: — Я бы много отдал за то, чтобы мадемуазель де Парделан и мадемуазель де Сувини оказались здесь вместо кардинала и его тени отца Жозефа! Они бы увидели как ведут себя два настоящих дворянина. Обними меня ещё раз, дружище!

— Охотно! — ответил г-н де ла Герш, которому удалось, наконец, вставить слово. — И когда мы теперь увидимся вновь?

Рено, кончиком шпаги указывая в сторону города, спросил изменившимся голосом:

— Там все потеряно?

— Все.

Рено подавил вздох.

— Возможно, завтра будет штурм. Если ты не вернешься оттуда, что бы ты хотел передать Адриен?

— Что я исполнил свой долг до конца, и последней моей мыслью была мысль о ней.

Рено молча пожал руку Арману-Луи.

— Ну что ж! Если завтра будет штурм, я не выну свою шпагу из ножен…

Они обменялись последним поцелуем, и один из всадников отправился в сторону города, тогда как другой галопом поскакал в лагерь. У обоих были влажны глаза и тяжело на душе.

Четверть часа спустя г-н де Шофонтен уже говорил с кардиналом.

— Да, это был он, мой друг господин граф де ла Герш, самый отважный солдат, которому трудно найти равного ни в уме, ни в умении держать шпагу и ездить верхом на лошади.

— Именно поэтому вы так горячо целовали его? — спросил один мушкетер.

Г-н де Шофонтен гордо посмотрел на этого дворянина.

— Если вам угодно, сударь, господин де ла Герш ещё у крепостного вала и в считанные секунды вы сможете догнать его и побеседовать с ним, чтобы убедиться в том, что я сказал, — предложил он.

Несколько офицеров отряда уже готовы были броситься в погоню за Арманом-Луи.

Раздался пушечный выстрел.

— Еще не время, господа! — подняв руку, жестом остановил их кардинал.

Все успокоились. Его превосходительство внимательно посмотрел по сторонам и, нахмурившись, спросил:

— Капитан, который командовал этой батареей, там? — спросил министр.

— Господин д`Альбре умер, — ответил корнет.

— Он хорошо сделал. И вы, господа, если вам придет в голову совершить легкомысленный поступок, последуете его примеру. Вы избавите меня от необходимости обезглавить виновника за подобные лихости.

Каркефу задрожал всем телом.

— Господи! Как хорошо, что я не капитан! — прошептал он.

Через мгновение со стороны батареи доносился только стук лопат. Министр приказал восстановить повреждения до наступления ночи.

Спустя два дня королевские отряды вошли в Ла-Рошель. Продовольствие и боеприпасы в городе были на исходе. Среди гробовой тишины улиц, наступавшей вслед за тем, как по ней проходили полки, отыскивающие нужные позиции, по городу ехал офицер, в сопровождении всадника, — это был г-н де Шофонтен, который осматривал все вокруг любопытным взглядом. Ни солдаты, сгибающиеся под тяжестью добычи, ни отчаянное положение побежденных, ни передвижение пушек среди развалин не могли отвлечь внимание г-на де Шофонтена и Каркефу, занятых поиском Армана-Луи.

— Думаешь, он убит? — спрашивал Рено, темнея лицом.

— Сударь, это вполне возможно, — робко отвечал ему Каркефу.

Они останавливались и расспрашивали прохожих, при этом одни указывали им на руины, другие на свежевырытые могилы, и все говорили:

— Ищите!

— Черт побери! Но мы занимаемся этом уже три часа! — раздраженно отозвался Рено.

Один паренек с живым и в то же время грустным лицом крадучись следовал за всадниками вдоль городских стен. Он незаметно подошел к Рено и, дернув его за подол плаща, спросил:

— Вы же не станете обижать того смельчака, который разгромил батарею?

— Я? Обижать?.. Кого? — удивился Рено.

— Господина де ла Герш.

— Ты знаешь его?

Паренек кивнул головой.

— Ах, черт возьми! Я его лучший друг и настолько же добрый католик, насколько он отъявленный гугенот! Ели ты знаешь, где он, немедленно отведи меня к нему: я дам тебе за это золотой экю.

— Поберегите экю и следуйте за мной.

Мальчишка быстрым шагом устремился в глубину какой-то улочки и через несколько минут привел их в темный коридор, по которому они пошли. В конце этого коридора оказалась дверь; толкнув её, парень провел их в комнату, посреди которой на двух табуретках стоял гроб. Крышка его не была закрыта, и синеватое лицо и седая голова г-на де Шарней виднелись из-под края простыни.

С обеих сторон гроба стояли два человека: один из них был Арман-Луи, другой — пастор протестант. Пастор читал отрывок из Евангелия.

Арман-Луи поднял на вошедших глаза, блестящие от слез; он пальцем указал г-ну де Шофонтену на кровавое пятно на саване, в том месте, где простыня касалась сердца г-на де Шарней.

— …И они не умрут никогда! — говорил пастор. — По тому что они умерли в Боге!

— Господь Всемилостивый примет его душу. Это был добрый и очень мужественный человек! — сказал Рено, сняв шляпу и перекрестившись.

Вошли два солдата без оружия, одетые в военные плащи с широкими рукавами. Арман-Луи поцеловал покойника в лоб, забил крышку гроба и решительным шагом последовал за двумя солдатами, уносившими гроб.

У г-на де Шофонтена защемило сердце, Каркефу больше, казалось, не дышал — оба они отправились следом за Арманом-Луи.

Смиренная процессия прошла в садик, посреди которого была вырыта могила, куда и опустили гроб. Пастор, взяв полную лопату земли, бросил её на гроб, и она глухо ударила по крышке.

Рено преклонил колено, и Каркефу, плача, сложил руки в молитве.

— Мир праху его! — сказал пастор.

Затем, подняв глаза к небу, он произнес:

— Он был праведником, прими его Господи в Твои светлые покои! И пусть он будет по правую руку от тебя вечно!

Оба солдата взяли по лопате, и могила была быстро засыпана.

Арман-Луи закрыл лицо руками и зарыдал.

— Вы не причините ему зла? — снова спросил паренек, стоя рядом с Рено. — Без него у моей матери не будет и куска хлеба.

Когда пастор ушел, Арман-Луи присел на ствол огромной груши, сломанной снарядом.

— И что ты скажешь теперь? — обратился он к г-ну де Шофонтену.

— Это был храбрый воин, — тихо проговорил Реноё6 все ещё глядя на могилу. — Открытое сердце, верная и благородная рука! Если Святой Петр не распахнет для него во всю ширь врата рая, то, от имени моего покровителя Бога Фехтования, скажу, что он не прав и это не по-христиански.

— Бог примиряет меня с такой вот его смертью! — сказал Арман-Луи.