Амеде Ашар - Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему

— Вы меня гоните? — только и мог произнести влюбленный, который едва дышал.

— Если вы не можете объяснить свое присутствие здесь, вам необходимо уйти!

— Но мадемуазель, послушайте, ведь я люблю вас, я обожаю вас! — вскричал де Шофонтен вне себя.

— Вы в этом уверены? — спросила Диана с серьезным видом.

— Уверен ли я в этом? Но я отдал бы десять тысяч жизней, чтобы никогда не видеть ваших слез… Я не принадлежу себе с тех пор, как увидел вас!.. Воспоминания о замке Сан-Вест, где мы проводили вместе время, запали мне в душу. Я как будто обезумел. Я говорю правду.

— Неужели? — прервала его страстную речь Диана, улыбаясь.

— Да, да, безумен… И ещё со мной стало происходить нечто, доколе мне неведомое. Я стал ужасно ревнив. Если кто-то посмеет заговорить с вами, я убью его! О! Боже! Что за историю я вам здесь рассказываю? Я люблю вас и это чувство переполняет меня. Вам стоил только поманить меня пальцем и я буду у ваших ног, как ребенок. Арман-Луи об этом хорошо знает. Спросите, что он об этом думает. Вначале я думал, что это пройдет. Я пытался забыть вас, он тщетно, ни сражения, ни время, ни ваше отсутствие, ничто не помогло! Я нуждаюсь в вашей любви, она живет во мне и ничто не может лишить меня этого чувства, которое с каждым днем все увеличивается… Я с удовольствием подчиняюсь ему. Я постоянно хочу быть рядом с вами, и, если однажды, в наказание за мои грехи, а их, увы, много, вы лишите меня своего присутствия, я пойду, не зная куда, хоть в страну индейцев; я объявлю войну инкам в Америке, и я буду убит на варварских островах с вашим именем на устах!

— Итак! — прервала его Диана. — Выслушав ваши горячие признания, я думаю, что однажды назовусь мадам де Шофонтен.

Рено издал крик радости. Он был такой силы, что стены дома затряслись. Он попытался подняться с колен, но не смог и, взволнованный, залился слезами.

— О! Это добрый слезы! — говорила Диана, сжимая его руку, — не нужно слов, но я хочу вам сказать, что тоже люблю вас и никогда не любила никого, кроме вас.

Вечером де ла Герш прибыл к господину Фалькенбергу, обосновавшемуся в главном отеле города, и доложил ему содержание разговора с Густавом-Адольфом во время их последней встречи.

— О! Я буду держаться столько, сколько смогу, — отвечал шведский офицер, — но я не знаю, сколько это сможет ещё продолжаться.

Он поведал г-ну де ла Герш о том, что среди населения Магдебурга зреет недовольство. Одни сожалели о своей загубленной торговле, другие страшились последствий осады. Город страдал от постоянных артиллерийских налетов.

— Если бы у меня не было двух тысяч солдат шведской армии и большого количества волонтеров, жаждущих сопротивляться до конца, — рассказывал Фалькенберг, — Магдебург давно открыл бы свои ворота.

— Вы теперь знаете, что король хочет. Слово «капитуляция» не должно прозвучать.

— Пока я жив, капитуляции не будет! Я клянусь вам в этом! — заключил Фалькенберг.

Покинув отель, Арман-Луи и Рено решили проехать по городу и его окрестностям. Повсюду они находили следы кровавых сражений. Разрушенный стены, дома со следами ядер, разломанный башни, дымящиеся руины, молчаливое население, ни песен, ни разговоров, плачущие в церквях женщины и дети. Пригороды, разрушенный имперцами, тоже представляли собой руины. Повсюду пылали пожары.

Тем не менее, пыл нападавших несколько поубавился, чего нельзя было сказать о защитниках. Армия графа Тилли, осаждавшая город, несла жестокие потери. Лучшие полки, победители многих сражений, были разбиты; большинство лучших имперских командиров погибли в смертельных схватках.

Крепостные стены Магдебурга оставались непреступными. Шведская артиллерия не ослабляла огонь. Генералы начинали смутно понимать, что самые стойкие отряды уже начинают сомневаться в возможности взять город приступом.

Однажды утром, после длительных перестрелок, стоивших большому количеству наступавших жизни, часовые, находящиеся на вершине самых высоких башен, с удивлением заметили, что батареи, ещё недавно поливавшие город огнем своих пушек, умолкли. Они казались безжизненными, вокруг них не было видно никого.

Каркефу, стоявший на страже у потайной двери, решил на веревке спуститься в ров. Страх уступил место любопытству. Несколько смельчаков решило отправиться вслед за ним в разрушенные предместья. Пробираясь между развалинами и вдоль рвов, они достигли передовых позиций имперцев и увидели, что враги отступили.

Новость об этом неожиданном отступлении разнеслась по Магдебургу с быстротой молнии. Все вышли на улицы и расспрашивали тех, кто был в разведке.

— Я быстро достиг расположения самой крупной батареи, брустверы которой видны вон там, на пригорке, — рассказывал Каркефу. — Бог свидетель, я готов был бежать, как трусливый заяц при первой тревоге!.. Земля везде изрыта, брустверы разрушены, орудия исчезли; я увидел на равнине лишь несколько всадников.

Услышав этот рассказ, сотни буржуа подбросили свои кепи вверх.

— Они ушли! Они отступили! — слышалось со всех сторон.

Самые радостные обнимались.

— Если имперцы действительно ушли, — произнес Магнус многозначительно, — самое время усилить охрану.

Все посмотрели на него с удивлением.

— Поймите же наконец! Враг отступил! — слышалось со всех сторон.

— Я это хорошо понял: но, если вы не будете начеку день и ночь, в одно прекрасное утро хорваты войдут в Магдебург.

Буржуа принялись хохотать.

— Троянцы тоже смеялись, когда Кассандра предостерегала их, — многозначительно продолжал старый воин, — и, несмотря на это, Троя была взята и предана огню.

Нужно было тем не менее отдать должное сведениям, которые принес Каркефу. Арман-Луи думал только о том, чтобы переправить двух молодых женщин к мосье де Парделан. Он и Рено решили разведать, есть ли поблизости какая-нибудь свободная дорога.

Они медленно следовали по местности, ещё недавно занятой имперскими отрядами. Вокруг стояла тишина.

— Разведчик наверняка доложил врагам о том, что у нас нет достаточно сил, чтобы продолжать сопротивление, — предположил Магнус с задумчивым видом.

— Магнус не верит ничему, даже исчезновению врагов, — отвечал Рено, уже мечтающий о прелестях поездки вместе с мадемуазель де Парделан.

— Граф Тилли никогда не отступает, — продолжал старый воин, — если он и отходит, то это волк, подстерегающий овцу.

— И на этот раз овца — это Магдебург, не так ли? — спросил Арман-Луи.

Магнус утвердительно кивнул.

Три или четыре выстрела послышалось вдалеке и несколько пуль просвистели буквально рядом с ними.

— Вот вам и ответ! — прошептал Магнус. — Нужно возвращаться, здесь небезопасно.