Георг Борн - Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

Эспартеро подозвал к себе слугу и шепотом отдал ему приказание; Франциско с удивлением заметил, что герцог вручил слуге кольцо. Юноша поклонился герцогу, обрадованный его радушным приемом, и последовал за лакеем, несшим канделябр, во внутренние покои дворца.

Прием хозяина действительно так обрадовал Франциско, что после многих тревожных впечатлений, тяготивших его все это время, он в первый раз почувствовал себя нравственно лучше.

Эспартеро же, когда его оставил молодой Серрано, обернулся, и взгляд его упал на нишу, в которой он тщетно упрашивал правительницу отказаться от своего фаворита Мунноца, а потом осмелился перечить правительнице и нарочито демонстрировать ей свою популярность в народе.

Мария Кристина стояла еще в этой нише, а возле нее почтительно замер Нарваэц, соперник Эспартеро. Лавры Эспартеро не давали спать Нарваэцу, а восторженные крики толпы как ножом терзали его сердце.

Нарваэц — человек лет сорока трех, неуклюжий, коренастый, с почти четырехугольным лицом из-за сильно развитых лобных костей и широкого подбородка. Но на лице его, точно высеченном из камня, напрасно было бы искать хоть какие-нибудь признаки мягкости и благородства; даже глаза — зеркало души — холодны, сухи, а взгляд их пронизывал насквозь.

Нарваэц с ледяной физиономией стоит подле Марии Кристины, тогда как по соседству с ними, за тоненькой перегородкой, в полуспрятанной восхитительной нише находятся королева Изабелла, сидящая на садовом стуле, маркиза с лукавыми, игривыми глазами и дон Оло-цага, капитан гвардии королевы.

Молодая королева, по-видимому, находит удовольствие в беседе с остроумным, находчивым офицером, черты лица которого так же мягки и тонки, как его речи. Она уже целый час болтает с ним. Олоцага же, со своей стороны, не без удовольствия смотрит в глаза маркизы де Бевилль, которая то отвечает ему проникновенным взглядом, то спешит скромно опустить ресницы с обворожительной полуулыбкой.

В эту минуту к ним подходит, извиняясь, Эспартеро и подводит за руку молодого дона Серрано, только что раскланявшегося с генералами Леоном и Борзо.

— Ваше величество, позвольте представить вам благородного дона Франциско Серрано и рекомендовать его капитану Олоцаге для зачисления в гвардию вашего величества!

Изабелла подняла свои прекрасные голубые глаза и легким движением головы поприветствовала незнакомого дворянина, а Олоцага поклонился ему с благосклонной, даже дружеской улыбкой.

— От души рад вам, любезный дон Серрано! — сказал он вполголоса вследствие присутствия королевы.

У Франциско, вдруг очутившегося перед юной королевой, полуребенком, полудевушкой, которая уже в недалеком будущем возьмет бразды правления в свои руки, сильно забилось сердце. Ее маленькая изящная рука играла веером, а свежие губы шутя общипывали лепестки великолепной, душистой розы. Прелестный, мягкий взгляд рассеянно блуждал по зале, потом опять мимоходом задерживался на молодом, все еще не сводящем с нее восторженных глаз доне Серрано, костюм которого почти поражал своей скромностью среди всеобщей пышности.

Белое платье молодой королевы красивого покроя, убранное цветами, искусно подчеркивало стройность и гибкость ее юных форм, а из-под него была видна маленькая очаровательная нога, обутая в атласный миниатюрный башмачок розового цвета. Изабелла выпила немного шампанского и предложила дону Серрано без излишних церемоний подкрепиться после дороги возбуждающим янтарным вином.

— Так пусть мне будет позволено выпить в Мадриде первый стакан за здоровье вашего величества! — сказал он тихо.

— Благодарю вас, — с улыбкой отвечала Изабелла. — Пью за ваше воинское счастье, так как я слышала, что вы хотите вступить под гвардейские знамена. Право, маркиза, — обратилась она к молодой, прекрасной придворной даме, — мне кажется, что мы дона…

— …Дона Франциско Серрано Домингуэца Дель-монте, — помог ей, кланяясь, капитан Олоцага.

— Что мы дона Серрано где-то видели, как будто мы его давно знаем, и все-таки это невозможно: ведь он только что сегодня сюда приехал, а в замке Дельмонте мы никогда не бывали!

— Да, такое иногда случается, а на этот раз позвольте мне счесть это за доброе предзнаменование, — сказал Франциско.

— Можете! — отвечала королева приветливо и почти по-детски кивнула головой молодому, красивому, взволнованному дворянину.

Олоцага не слышал этих многозначительных слов, которыми при первой встрече обменялись Изабелла и Серрано; впрочем, он, наверное, своим проницательным взглядом заметил бы возникшую между ними взаимную симпатию, если бы все его внимание не направилось вдруг в совсем противоположную сторону.

Олоцага стоял у самой колонны, отделяющей эту нишу от той, где находилась регентша, и чутко прислушивался к тому, что происходило за тонкой перегородкой.

Он сперва случайно и невольно, а потом напрягая слух, расслышал короткий разговор, заставивший его побледнеть, когда он узнал голоса.

— Если я могу вполне рассчитывать на вас, генерал, а вы поклялись мне в этом, — услышал он, — то буду говорить с вами откровенно! Герцог Луханский воображает, что он Бог, и поэтому должен пастъ.

— Правительница повелевает — Нарваэц повинуется! — произнес другой голос.

— Если вам удастся низвергнуть своевольного, то наградой послужит герцогская корона!

— Ровно через четыре недели Эспартеро будет устранен!

Олоцаге, всегда все знавшему, приоткрылась еще одна тайна.

В нише все утихло.

Через некоторое время правительница и молодая королева возвратилась к себе во дворец. Другие гости также разъехались, простившись с немного бледным герцогом Луханским.

Когда генералы Леон и Борзо, подобно остальным, заняли свои экипажи, к каждому из них молча подсели два высоких бородатых человека. И Леон, — и Борзо в ту Же минуту поняли, что это значило, но противиться было безумием: алебардисты герцога Луханского, вооруженные до зубов, отвезли обоих генералов в королевскую тюрьму.

Наконец поздно ночью молодой дон Серрано со своим верным слугой Доминго, терпеливо ждавшим его подле дворца Эспартеро, отправился на квартиру к некоему продавцу сигар, согласившемуся пустить в дом жильцов. Пока старый слуга хлопотал по дому, дон Серрано предался размышлениям.

Квартира тощего как палка торговца Ромоло была лучше, чем можно было заключить по наружному виду дома. Две комнаты, выходившие окнами на Прадо, где даже ночью царило оживление, соответствовали убранством всем требованиям, какие предъявлял Доминго, в качестве усердного управителя, к жилищу молодого дворянина, а так как сверх того и его комната была очень уютна и чиста, то слуга, весьма довольный, вручил хозяину, усердно расхваливающему кресла, кровати и картины, горсть блестящих червонцев, не без сожаления выпуская их из рук.