Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

— Мы не останемся здесь, — воскликнул Жуан торжествующим тоном, который вызвал улыбку у маркиза. — Мы заплатили входные деньги только для того, чтобы увидеть Коннеля. Где Коннель? Он уже здесь?

— Вон он храпит, — ответил мальчик, немного старше Жуана.

— Хорошо! О, он опять напился, — закричал Жуан маркизу и стал около матроса, который ничего не слышал, продолжая спать непробудным сном.

— Нам нужно с ним поговорить, — сказал маркиз, — постарайся от него узнать, Жуан, куда отправился пароход, на который брат хотел его взять с собой.

— А больше вам ничего не нужно, дядя Клод? Это и я мог бы вам сказать, и мы бы сэкономили входные деньги. Пароход отплыл в Гавр — Коннель говорил мне это.

— В Гавр. Это так же хорошо, как и в Париж. Ты это точно знаешь, Жуан?

— Если хотите, дядя Клод, я еще раз спрошу у Коннеля.

— Спроси, Жуан! Я хочу узнать самые точные сведения. Мальчик подошел к храпевшему матросу.

— Эй, добрый Коннель! Проснись! Коннель! Проснись! Матрос повернулся на другой бок, испустив при этом какой-то непонятный звук.

— Что такое? А, это ты, Жуан? Что тебе нужно?

— Скажи, пожалуйста, добрый Коннель, куда хотел взять тебя с собой твой брат, рулевой.

— Черт его побери, — засмеялся Коннель, — в Гавр! Деньги я взял, но я не люблю покидать Лондон, мне здесь очень нравится, и я не мог расстаться с Лондоном!

— Значит, в Гавр, добрый Коннель, ты это точно знаешь?

— Убирайся к черту, как мне этого не знать! Я даже скажу тебе, как называется пароход, — ответил матрос, приподнимаясь.

— А действительно, добрый Коннель, как называется пароход, который поплыл в Гавр?

— — «La Flecha», мальчик. Я получил десять фунтов стерлингов в задаток, они уже все потрачены. — И матрос для доказательства вывернул оба кармана своей куртки. — Посмотри, больше нет ни одного шиллинга! Но Коннель сумеет выйти из затруднительного положения. Они поехали в Гавр, а оттуда, кажется, в Париж!

Жуан посмотрел на стоявшего около него маркиза, как бы желая спросить: «Все ли мы узнали, что нужно?»

— Дайте место! Ложитесь или сойдите с дороги, — закричал на маркиза и мальчика новый посетитель, которому они загородили проход. — Здесь место не для болтовни, а для ночлега.

Клод кивнул мальчику, он узнал все, что ему было нужно. Жуан подошел к нему, чтобы спросить, хорошо ли он выполнил дело, которое ему поручили, и маркиз, выйдя с ним из комнаты, похвалил его.

Высокий человек, собиравший входные деньги, очень удивился, увидев, что находятся еще люди, которые так рано оставляют комнату, где спят, и с недоверием посмотрел на мальчика и мужчину в длинном плаще. Но маркиз не заботился об этом и был очень рад, выйдя на улицу из темного и душного помещения.

— Ты славный, милый мальчик, — сказал он Жуану, ослабевшему от боли и потери крови, — ты всегда проводишь здесь ночи?

— А дни на улице, — прибавил Жуан.

— Больше этого не будет, бедное дитя! Сколько тебе лет, и кто был твой отец?

— Я не знаю, дядя Клод, — ответил он чуть слышно. Маркиз все больше и больше начинал любить сироту, которого случай послал на его жизненном пути.

Он взял Жуана на руки, донес его до первых дрожек и нанял их, чтобы побыстрее доехать с мальчиком до улицы Ватерлоо.

Смерть герцога Оссуно и самоубийство кассира Генриха в доме графини Монтихо заставили лондонскую полицию обратить внимание на дом этой женщины. После этих двух странных случаев, последовавших так быстро один за другим, власти, естественно, начали недоверчиво смотреть на иностранку. В очень вежливом тоне ей посоветовали оставить столицу Англии, и она немедленно отдала приказ упаковывать вещи.

Евгения ничего не знала о случившемся, и, по-видимому, новость об отъезде не особенно ее опечалила. Жизнь на севере не казалась ей привлекательной, и она быстро согласилась со своей матерью — открыть в Париже свою резиденцию. Евгения давно уже мечтала об этом. Блистающий Париж, с его приятной светской жизнью, по нравам и обычаям гораздо больше подходил для ее проживания, чем холодный Лондон.

Мысли, волновавшие теперь графиню, нисколько не беспокоили Евгению. Она никогда не спрашивала, откуда брались средства для подобного образа жизни и для великолепных нарядов, едва догадываясь, что для этого нужны деньги и даже довольно большие; а нежная матушка ни разу не дала почувствовать своей дочери, что после смерти Генриха она находилась в затруднительном материальном положении.

Теперь нужно было открывать новые источники, чтобы вести жизнь в Париже на широкую ногу. К счастью, графиня принадлежала к числу тех натур, которые не особенно любят ломать себе голову из-за завтрашнего дня. Она рассчитывала на то, что и в будущем, вероятно, найдется немало благородных людей, желающих самым деликатным образом принести жертву испанской графине за приятные часы, проведенные у нее.

Недавно еще один какой-то русский сановный богач подарил любезнейшей графине великолепный букет, в котором она нашла несколько тысяч билетов лондонского банка; она приятно улыбнулась при виде такого внимания, за которое могла не благодарить, так как благодетель уже уехал; и с. материнской нежностью постаралась скрыть от дочери это доказательство признательной дружбы.

И Карл Мальбору, не объявляя своего имени, прислал матери и дочери по драгоценному ожерелью; одно было усыпано бриллиантами и смарагдами, а другое же, предназначавшееся для Евгении, все состояло из жемчуга, в середине которого блестел крест, осыпанный тридцатью двумя бриллиантами.

Стоимость этих двух ожерелий была очень велика, но что стоило Для богатого графа эти тысячи талеров, если с их помощью он мог Доставить удовольствие дамам, с которыми проводил самые приятные вечера.

Лорд Кларендон тоже не забывал некогда любимую им госпожу Монтихо. Этот англичанин был настолько умен, насколько и благороден; и если бы легкомысленные знакомства, завязываемые графиней, не заставили его отшатнуться от нее, то он был бы и теперь ее верным и постоянным защитником. Этот любящий и высокообразованный человек не мог видеть подобного образа жизни графини. Как он ни уговаривал ее, как ни просил, но все было безрезультатно, его советы принимались графиней с такой иронической улыбкой, что даже и этот человек потерял всякое желание вмешиваться в ее жизнь.

Он еще до сих пор аккуратно присылала ей довольно значительные суммы денег, но их едва хватало на три или четыре дня. Для такой жизни, какую вела графиня Монтихо, необходимы были миллионы; пожертвования одного поклонника не могли быть достаточными, чтобы удовлетворить жизненную потребность этого дома.

Евгения, казалось, была здесь повелительницей, все и вся преклонялись перед ней, доставляя гордой девушке этим удовольствие. Она располагала всеми, как только хотела, стоило им появиться в салоне ее матери. Каждый старался не только сказать ей какой-нибудь комплимент или любезность, но и показать свое горячее поклонение; некоторые действительно поклонялись красавице, так как ее красота в самом деле была поразительной и привлекательной; другие же делали это просто из привычки и из интереса к любовным похождениям; но ни те, ни другие не достигали своей цели. Умная и кокетливая Евгения щедро одаривала обожателей своей очаровательной улыбкой, но в душе посмеивалась над их глупыми надеждами. Она была той опасной Дианой, которой предсказали, что один из принцев разобьет ее гордость. До сих пор этот принц еще не появился.