Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

Графиня Монтихо встала, чтобы поприветствовать входящего принца-президента. В то время как Олимпио и маркиз беседовали с князем Монтегро, а Морни шел навстречу брату, Камерата заметил, что Евгения, хотя и продолжала разговаривать с ним, направила, однако, взгляд на Луи Наполеона и следила за всеми его движениями. Она сделалась невнимательной и несколько раз даже оставила принца без ответа…

— А, ваш спутник на компьенской охоте, — сказал Камерата, увидев Луи Наполеона. — Я не знал, графиня, что принц — гость вашего салона!

— Вас это удивляет? Я должна вам признаться, что принц очень умный и интересный собеседник…

Луи Наполеон приблизился к молодой графине. Заметив принца Камерата, он измерил его вызывающим, неуважительным взглядом, как бы желая этим сказать: «Для какой надобности опять явился сюда этот испанский принц?» Камерата выдержал взгляд Луи Наполеона. Стоявшие недалеко Олимпио и маркиз заметили, что друг их невольно выпрямился…

Эта немая сцена создавала странное впечатление; казалось, будто два льва встретились в пещере львицы и молча поедают друг друга глазами, чтобы затем затеять бой за обладание самкой.

Принц-президент ожидал приветствия от испанца. Принц Камерата не чувствовал никакого повода поклониться первым. Между соперниками продолжалось выжидание — прелюдия к битве. Евгения прервала мрачное молчание, повернувшись к Луи Наполеону и не обращая внимания на Камерата с его гордым, надменным лицом.

— Вы меня пугаете, Monseigneur! — сказала она вполголоса с притворно боязливой улыбкой. — Не случилось ли у вас что-нибудь неприятное во время краткой дороги сюда?

— Нет, нет, моя дорогая графиня. Если бы в самом деле что-нибудь случилось, то все мрачные облака должны были бы рассеяться перед вашим прекрасным взором, — возразил Луи Наполеон, целуя руку Евгении и уводя ее от Камерата, не обращая на него никакого внимания.

В груди молодого испанца закипело. Его кровь шумно забушевала, и он судорожно сжимал свои руки — так сильно был потрясен поведением принца-президента.

— Он должен объясниться со мной, он должен оправдаться! — бормотал Камерата бледными губами. — Я тоже королевской крови и, быть может, более чистой и достойной, чем он! Принц может вызвать принца! Он должен дать ему удовлетворение, если не желает подвергнуться опасности быть названным трусом!

Олимпио заметил гнев Камерата и подошел к нему.

— Спокойствие, принц! Вы взволнованы.

— Во. имя всех святых, Олимпио, не пытайтесь говорить мне сейчас о спокойствии! Разве вы не заметили презрения и вызова? Вас ведь приветствовал этот принц Наполеон? Почему же он не хотел этого сделать по отношению ко мне, хотя я ему представлен и он долго смотрел на меня?

— Клянусь всеми стихиями, принц, мне кажется, что вы в состоянии устроить здесь сцену!

— Все кончено, Олимпио. Перед такими людьми не следует ползать ящерицей! Этот принц должен найти во мне своего учителя!

— Я прошу вас, Камерата, успокойтесь и возьмите себя в руки, не давайте воли вашему безумному гневу. Повод, мне кажется, не настолько оскорбителен, как вы это думаете!

— Не настолько оскорбителен? Действительно ли вы мой друг, Олимпио?

— Вы вспылили по поводу того, что графиня, по-видимому, предпочитает принца-президента. Однако в этот же час ее расположение может снова возвратиться к вам.

Олимпио отвел Камерата к князю и маркизу для того, чтобы его развлечь, потому что взгляды Луи Наполеона продолжали сверлить возбужденного молодого человека. Олимпио пытался предотвратить эту скандальную встречу, хотя в душе он стал на сторону своего друга и не скрывал от себя, что на его месте поступил бы подобно ему.

Морни сделал саркастическое замечание насчет довольно громких фраз Камерата и, проходя мимо него с графиней и Луи Наполеоном, демонически усмехнулся.

В салоне появилось еще несколько богатых, высокопоставленных лиц, так что общество заполнило все залы.

— Здесь становится жарко, monsegnieur, — тихо сказала Евгения Луи Наполеону. — Пойдемте в зеленый зал, в котором открыты окна; прохлада ночного воздуха и зелень растений будут для нас приятны.

— Вы знаете, графиня, что каждое ваше желание — для меня закон! — ответил принц-президент и повел прекрасную донну через голубой зал в покои, убранные пальмовыми, лавровыми и гранатовыми деревьями и листьями, где царила спасительная прохлада.

Роскошные, от пяти до шести футов вышиной деревья были так размещены в зале, что каждое окно, освещенное матовым светом, образовывало род ниши. В тени одного из окон стояли Камерата и Олимпио. Евгения и Луи Наполеон, по-видимому, их не заметили или сделали вид, что не замечают, и встали под другую нишу.

Принц Камерата жаждал этого свидания, он хотел объясниться с Наполеоном, Олимпио же, напротив, надеялся его отвлечь.

Так как разговор между графиней и принцем велся довольно тихо, можно было подумать, что собеседники обменивались очень нежными сердечными словами; доносились вздохи, и, казалось, Луи Наполеон говорил о своей любви. Камерата не мог удержаться от того, чтобы не высказать вполголоса свое замечание. Конечно, на это замечание никто не обратил внимание, но так как оно перешло в смех, то должно было сильно смутить Наполеона, потому что демонстрировало ему, что он замечен его врагом.

Принц-президент увел прекрасную Евгению обратно в красную комнату; он был сильно взволнован и взбешен преследованием Камерата. Тотчас же после этого к нише Камерата и Олимпио подошел герцог Морни. Герцог, обращавшийся довольно нагло в тех случаях, когда считал, что сила на его стороне, очень кратко и бесцеремонно произнес следующее:

— Принц Камерата, мне поручено спросить у вас, почему вы с излишней настойчивостью преследуете известную вам цель?

— Скажите вашему поручителю, мой любезный, — ответил запальчиво испанец, — что принц Камерата имеет намерение вызвать вашего господина или друга, или кем он вам там приходится на дуэль! Покорнейше прошу вас сообщить мне немедленно решение принца Наполеона насчет места и прочих условий!

— Вы забываетесь, мой дорогой друг, что тот, кого вам угодно вызывать, глава государства и, стало быть, у него нет возможности принять ваш вызов! Однако я охотно обременю себя предложением. Принц-президент не может принять вашего вызова, но я приму!

— Нет, пожалуйста, господин герцог, я едва знаю вас и вы столь же мало могли меня оскорбить, сколь мало можете дать мне удовлетворение.

— Принц Камерата…

— Без всяких угроз, господин герцог, я не боюсь их! Вам остается только передать мои требования. Если принц Наполеон не примет вызова принца Камерата, ну, тогда он может принять на свой счет последствия такого поступка, называемого в обыденной жизни трусостью!