Георг Борн - Дон Карлос. Том 2

Солдаты его, воспламененные жаждой мести за своего храброго начальника, неудержимо рвались вперед, и через несколько минут, когда Горацио выносили с поля битвы, сражение было окончено.

Карлисты были разбиты и бежали, преследуемые кавалерией, отнявшей у них три пушки, которые уже стреляли им вслед.

Когда отправленному через несколько часов в Салваканету тяжело раненному Горацио сообщили, что была одержана блистательная победа и 700 пленных освобождены, то лицо его прояснилось и он, казалось, забыл о своих страданиях.

Сложив руки в тихой молитве, принес он благодарение Богу за счастливый исход битвы… Представители от освобожденных пленных явились к тяжело раненному и со слезами на глазах благодарили его за спасение.

— Сегодня одному крестьянину удалось, несмотря навсе опасности, пробраться через неприятельскую линию, — сказал майор Камара, возвратясь с утренних занятий. — Эти негодяи, правда, его схватили и обыскали, но потом все-таки отпустили; начальник карлистов сказал, что не желает лишать находящихся в крепости известий об ожидаемой ими помощи. Этот мошенник, кажется, насмехается над нами!

— Что же заставило этого человека пробраться в город? — спросила жена майора.

— Он принес письма, адресованные жителям Пуисерды!

— И из-за этого крестьянин так рисковал?

— Но ведь в этих письмах могли быть весьма важные известия, — предположил майор, бросив взгляд на Инес. — Иной, может быть, с нетерпением ожидает писем из Мадрида или еще откуда-нибудь.

— Мне кажется, дядя опять шутит, — сказала Инес, взглянув вопросительно на майора, который никогда не упускал случая повеселить дам.

— Я совсем не шучу, милое дитя. Осаждающие, кажется, согласились пропускать все письма, адресованные в город, но не согласны выпустить из него ни одного письма!

— Вероятно, у дяди есть письмо и к тебе, — обратилась майорша к Инес, видя недоумение и ожидание, ясно читавшиеся на ее лице.

— Дядя, в самом деле у тебя есть письмо и для меня? — с радостным нетерпением воскликнула Инес, быстро подбежав к слегка улыбавшемуся старому майору и умоляюще глядя на него.

— Разве ты ждешь от кого-нибудь письма, милое дитя? — спросил Камара.

— К чему так мучить ребенка? — сказала майорша.

— Ведь ты знаешь, дядя, что я с нетерпением жду письма из Мадрида, — сказала Инес, — и это письмо для меня так важно, что я дрожу от волнения и ожидания!

— Разве у тебя в Мадриде есть какие-то дела с судом? — продолжал спрашивать майор.

— С судом? Ты меня пугаешь, дядя! С каким судом? Я почти не знаю, что такое суд и что там делают.

— Гм! Это довольно странно, —продолжал старый Камара с задумчивым выражением лица, в то же время опуская руку в карман своего мундира. — По-настоящему следовало бы старому дяде прежде самому распечатать и прочитать это письмо.

— Так действительно для меня есть письмо?

— Да, и с большой казенной печатью, — сказал майор, вынимая письмо из кармана.

— Что же это значит? — спросила майорша. — Ведь ты, любезный Камара, писал письмо отцу Инес, пытаясь примирить его с генералом и вместе с тем ходатайствовать за него перед графом.

— Ну конечно, ведь ты же читала его! Майор подал удивленной Инес письмо.

— Открой его, дитя мое! Что же ты так дрожишь? Ты думаешь, что с генералом что-то случилось и суд извещает тебя об этом? Погоди, я открою письмо! Оно из суда и, кажется, из опекунского, — сказал старый майор, качая головой…

— О Боже… Уж не случилось ли чего с отцом нашей Инес? — заметила со страхом майорша.

— Боже мой… — прошептала Инес, в то время как Камара, распечатав письмо, бросил взгляд на его содержание. Он переменился в лице… При виде этого майорша испугалась.

— Говори же, что случилось? — сказала она. — Посмотри, бедное дитя совершенно напугано.

— Это тяжелый удар! — сказал майор глухим голосом. — Клянусь пресвятой Мадонной, это удар не только для Инес, но и для всех нас!

— Уже не умер ли Кортецилла? — спросила, побледнев, старая дама.

— Хуже того! Приготовьтесь к ужасному известию, — отвечал дрожащим голосом старый Камара, обычно столь сдержанный и спокойный. — Суд сообщает нам, что отец Инес пропал без вести.

— Пропал! Это я, я виновница всему! — воскликнула Инес с отчаянием.

— Нет, дитя мое, не ты виновна в том! Твой отец обвиняется в ужасной, страшной вещи! Он признан главой тайного общества, с давних пор известного в Испании под именем братства Гардунии, общества, прославившегося своими страшными злодеяниями. В руки правосудия попало несколько членов этого общества. Будучи арестованными, многие из них дали показания, и Кортецилла, чтобы избежать ответственности перед законом, скрылся. Бежал он или наложил на себя руки, это неизвестно, только найти его не могли, и в этой бумаге он значится пропавшим без вести.

— О Господи! — проговорила Инес слабым голосом, бросаясь в объятия своей тетки, между тем как Амаранта со слезами на глазах подошла к ней и молча, с немым участием, смотрела на нее.

— Кортецилла — глава общества? Это невозможно, — проговорила наконец супруга майора, глубоко взволнованная, но не потерявшая присутствия духа и самообладания, — нет, этого не может быть!

— Однако неопровержимые доказательства найдены в его дворце, — продолжал Камара, просматривая еще раз бумагу, — нет ни малейшего сомнения, улики слишком очевидны, да и само его исчезновение подтверждает это.

— Бедное мое дитя, — прошептала тетка Инес, прижимая ее к своему сердцу, — можно ли было подумать об этом! Какое счастье, что ты здесь, с нами. Сам Бог привел тебя сюда! Мы заменим тебе родителей, будь уверена, что ты найдешь в нас отца и мать.

— Суд спрашивает меня, согласен ли я принять опеку над тобой, дитя мое, — обратился майор к Инес, — и вместе с тем предупреждает, что дворец и все движимое и недвижимое имущество твоего отца должны быть конфискованы, — продолжал старик все еще взволнованным голосом, очевидно не оправившись еще от изумления и испуга, — Аресты продолжаются, судебный процесс принимает все больший и больший размах, весь Мадрид взбудоражен этим делом, но, несмотря на все розыски, следов Кортециллы не могут найти.

— О мой несчастный отец, — воскликнула Инес, рыдая, — что с ним, где он? Верьте, что все, все, что он делал и за что должен пострадать, он делал ради меня, меня одной!

— В этом ты не ошибаешься, дитя мое, это так, — сказала тетка, которая хотя и была в ссоре с Кортециллой, но все-таки чувствовала к нему глубокое сострадание и обрадовалась словам Инес, как оправданию, смягчению до некоторой степени его вины, если не перед судом, то по крайней мере в ее сознании. — Бедный, несчастный человек! Что он наделал!