Константин Бадигин - Покорители студеных морей

— И впрямь хороша лодья! — залюбовался Труфан Федорович. — Кто же тебя научил, Егорий, корабли строить?

— Дед его, мой отец, — ответила мать. — Дед-то, он в кормщиках по морю ходит и по строению сведущ. В Новгороде у нас позапрошлую зиму гостил, так всё лодьи да корабли с Егорием строил.

— Кормщиком, говоришь, плавал? А прозвище ему как?

— Конев Иван. Слыхал, может?

— Конев?.. Нет, не слыхивал. Да разве всех кормщиков новгородских узнаешь! Где уж там… — Амосов махнул рукой. — Продай мне лодью, Егорий! — Купец вынул из кармана продолговатый кусок серебра с клеймом на конце. — Рубль не пожалею за твое художество.

— Что ж, бери, мне не жалко — я другую себе сделаю. — Он посмотрел на серебро в руках купца. — А только ты вместо рубля лучше бы мамке хлебца дал.

Купец расхохотался:

— От рубля отказывается. Сплоховал парень, небось отец не отказался бы. — Он протянул рубленый кусок матери.

— Не понимает он, глуп еще, где ему цену знать. Я и то слыхать слыхивала, а видать таких денег не видывала.

— Как отец с охоты вернется, — голос купца посуровел, — пусть мальца в Сорока отвезет, к Ермолаю Карпову, знакомцу моему, на подель. Карпов твоего Егорку научит, как всамделишные суда строить. Купец Амосов старшой, скажешь, велел… А лодью твою у мамки оставлю, ужо в обрат пойду — захвачу. — Он лукаво сверкнул глазом. — Ты не сомневайся, бери лодейку, — когда хочешь, мне не жалко… Смотри учись хорошо, из заморья вернусь — узнаю, — обернулся еще раз к Егорию Амосов и заторопился к своим дружинникам, возившимся у большого котла над костром.

Перекусив ухой из свежей рыбы, выловленной тут же, в обильном Выге, дружинники стали готовиться к переходу через порог. Труфан Федорович осмотрел каждый карбас.

— Туже пеленай ремнем, ребята, и рядину подправь, а то подмочит товар… Смотри ведь, как вода играет! — говорил он дружинникам, пробуя путы, крепящие груз. — А здесь вот кочета ослабли, правило ежели из рук вышибет — не быть живу.

Закончив осмотр, он разрешил путь.

Третий карбас был особенно важен для Амосова. Самые дорогие, ценные товары были нагружены в это суденышко, и Труфан Федорович поставил кормщиком крепкого и надежного мужика Никиту Гвоздаря, не раз благополучно спускавшего груженые карбасы через Выговские пороги.

— С богом, Никита! Карбас и себя оберегай. Смотри не сплошай.

— Будь в надеже, Труфан Федорович, не впервой! — откликнулся Гвоздарь.

Он оттолкнулся правильным веслом от берега; подхваченный сильным течением, карбас стремительно двинулся вперед. Никита правил, стараясь держаться близ берега. В этом и заключалось искусство кормщика. Держаться у берега было трудно: десятки крутых поворотов приходилось делать Никите в обход обильно рассыпанным по дну реки черно-зеленым камням; из каждого камня глядела смерть. Стоило сделать одно неверное движение — и лодку сбивало к середине реки в быстрый и могучий поток, с маху бросающийся вниз, на скалы.

А здесь, под берегом, камней было меньше, падение воды тише, и опытный кормщик хотя и с трудом, но мог провести груженый карбас. Небольшой островок, заросший елями и березняком, разделял в этом месте реку на два рукава. И горе человеку, попавшему во второй рукав, огибавший островок с другой стороны, — второй рукав был непроходим; вечно покрытый тучей водяной пыли, могучий поток, дойдя до обрыва, неудержимо падал вниз, с грохотом скатываясь с уступа на уступ. Неистово ворочаясь в тесных каменных объятиях, водопад яростно ревел, словно зверь, попавший в крепкие сети.

Ствол вековой ели в бурлящих на камнях потоках превращался в жалкие щепы, кружившие в воде, и черную пену, осевшую по берегам реки.

Труфан Федорович крупным шагом, почти бегом, спешил за карбасом по дорожке, проторенной вдоль берега; вела она к другой избушке, черневшей внизу за порогом, там, где течение реки делалось спокойным и безопасным. За Амосовым двигались дружинники.

Никита ловко обходил черные камни, окруженные клочьями белой пены. Вокруг карбаса вода кипела, как в котле, его то отбрасывало назад, то толкало в стороны. Один раз, попав в водоворот, карбас остановился и стал было крениться на борт, но сильная рука вовремя выровняла его; через мгновение карбас, словно испуганная лошадь, ринулся вперед.

Отворачивая карбас от вставшего на пути гранитного осколка, покрытого скользкими водорослями, Никита, напрягшись, налег на правило — карбас резко повернул вправо. Вдруг мореход выпрямился и швырнул в воду обломки правильного весла.

— Сгиб Никита! — стоном вырвалось у товарищей. Они окружили Амосова, словно ожидая от него приказаний.

Но помочь Никите больше никто не мог. Карбас уже отнесло на середину реки и сразу же подхватило быстрым течением левого протока. Никита бешено работал запасным веслом, стараясь приблизиться к берегу, но течение было неодолимо. Два раза стремительной силой воды карбас кренило на борт, и Никита, боясь, что лодку зальет, больше не пытался выйти из стремнины.

Не говоря друг другу ни слова — да и не слышно было человеческого голоса за могучим ревом водопада, — дружинники не спускали глаз с Никиты.

Вот он обернулся. Все хорошо видели его бледное, словно у покойника, лицо. Сняв шапку, Никита что-то крикнул и поклонился, видимо прощаясь с дружинниками, а потом вновь взял в руки правило, продолжая неравную борьбу с водяной стихией. Еще мгновение, и карбас, закрытый зеленым островком, исчез с глаз дружинников.

Никита продолжал борьбу за жизнь. До порога осталось всего несколько саженей; здесь река делала последний разбег, перед тем как броситься на скалы. Как раз посередине речного потока из воды торчали два огромных черных камня. Они стояли почти рядом на расстоянии всего двух аршин. Никита, ворочая веслом, сумел направить свой карбас к этим видневшимся камням.

Треща по всем швам, карбас впился между ними. Его подбросило кверху, и он повис, окруженный со всех сторон кипящей и ревущей водой.

Не веря еще, что остался жив, Никита стал осматривать карбас. Судно сидело крепко, и сейчас прямой опасности не было. Но долго так продолжаться не могло: вода, непрерывно бившаяся под днищем, рано или поздно должна была разрушить судно. Гвоздарь стал соображать, как спасти себя и драгоценный груз.

«Ежели б на тот камень перебраться», — с надеждой думал он, оглядывая небольшую площадку на камне, торчащем справа. Действительно, этот потрескавшийся камень, поросший мхом и чахлым кустарником, мог спасти его.

Большим промысловым ножом Никита разрезал веревки, распорол рядно и стал перекладывать тюки из карбаса на спасительный островок. Закончив с грузом, он и сам перебрался на камень.

Островок находился как раз посередине ревущего потока; он дрожал и колебался от напора воды, стремившейся сбросить его со своего пути. Взглянув вниз на водопад, Никита невольно схватился за тонкую березку и отполз подальше от края. Стараясь найти выход, он обратил свой взгляд на левый берег реки, густо поросший лесом.