Александр Дюма - Прусский террор

Бенедикт кивнул ему с видом, который означал: «Вы можете быть совершенно спокойны, сударь».

Бенедикт пошел к Соборной площади, где и находился магазин Джованни Мариа Фарина, а офицер, со своей стороны, тоже двинулся с солдатами по городу.

Бенедикт купил запас одеколона, и ему это было тем более легко, что, не будучи обременен другими вещами, он сразу мог взять в дорогу свои покупки. Затем он отправил ящик в гостиницу «Рейн», где имел обыкновение останавливаться в Кёльне.

Там же он заказал превосходный завтрак, какой только мог ему обещать метрдотель, затем принялся ждать своих гостей, которые и прибыли в условленное время.

Завтрак вышел вполне веселым; выпили за Пруссию, за Францию, причем пруссаки подавали пример любезности. Когда же завтрак кончился, Бенедикт в сопровождении своего эскорта прибыл на вокзал и по приказу властей получил в свое распоряжение целый вагон уже не вместе с шестью солдатами и офицером, а исключительно для себя одного.

Поезд отошел в полдень; когда он тронулся, офицер, пожимая руку Бенедикту, вручил ему письмо, но просил прочесть его только после того, как поезд уже отправится в путь.

Оба молодых человека попрощались друг с другом, пожелав когда-нибудь еще встретиться, то ли друзьями, то ли врагами.

Едва только поезд отошел, Бенедикт вскрыл письмо и сразу посмотрел на подпись.

Как он и предполагал, письмо было от генерала Штурма.

Оно содержало следующее:

«Дорогой сударь!

Вы должны понять, что не годится офицеру высших чинов подавать дурной пример и отвечать на подстрекательское требование, имеющее целью отомстить за офицера, который понес наказание за неподчинение своему начальнику. Если бы я согласился драться с Вами по причине, столь противоречащей военной дисциплине, я бы дал роковой пример армии.

Теперь, то есть только в настоящее время, я отказываюсь драться с Вами и, дабы избежать скандала, пускаю в ход один из наиболее учтивых способов, имеющихся в моем распоряжении.

Сами Вы имели любезность признать, что я пользуюсь репутацией смелого человека, и Вам известно также, что я превосходно владею шпагой и пистолетом.

Значит, Вы не можете посчитать мой отказ от дуэли как боязнь встретиться с Вами.

Во всех странах есть пословица, гласящая: «Гора с горой не сходятся, а человек с человеком сойдется».

Если нам доведется встретиться в любом месте вне Пруссии и Вы все еще будете расположены меня убить, тогда мы и посмотрим, как осуществить это. Но предупреждаю Вас, это дело так просто у Вас не получится; Вас ждет большая беда — она больше, чем Вы ожидаете, — если будете настаивать на выполнении обещания, которое Вы дали своему другу Фридриху.

Честь имею кланяться.

Генерал Штурм».

Бенедикт самым аккуратным образом сложил письмо, положил его себе в бумажник, затем опустил бумажник в карман, поуютнее устроился в углу и, закрывая глаза, чтобы уснуть, сказал:

— Хорошо, поживем — увидим!

Присутствие пруссаков во Франкфурте и тот террор, что они развязали, не окончился вместе с событиями, о которых мы только что рассказали, но которыми приходится ограничить наше повествование.

Прибавим лишь несколько строк, чтобы завершить наш труд так же, как мы его и начали, страницами, посвященными только политике.

К концу сентября 1866 года стало известно, что город Франкфурт, потеряв свою самостоятельность, свое звание вольного города, свою привилегию быть местом заседания Сейма и, наконец, свои права как составной части Союза, был вынужден присоединиться 8 октября к Прусскому королевству.

Седьмого числа по городу был дан приказ всем домам вывесить прусские флаги, а всем горожанам — проявить большую радость по поводу захвата его прусской короной.

Сумрачный и дождливый день поднимался на следующее утро; ни один дом не вывесил черно-белых флагов, ни один горожанин не прошел по улицам ни весело, ни печально, все окна оставались закрытыми, все двери — запертыми.

Франкфурт можно было принять за мертвый город.

Флаги были видны лишь на казарме, на бирже, на телеграфе и на здании почты.

Только на площади Рёмера собралось триста — четыреста человек — все из предместья Саксенхаузена. Странно было, что каждый из этих людей держал на поводке какую-нибудь собаку: бульдога, сторожевую, спаниеля, легавую, грифона, борзую или пуделя.

Казалось, здесь устроили собачью ярмарку.

Среди толпы двуногих и четвероногих ходил взад и вперед Ленгарт, рассказывая о чудесах, которые он увидел в Париже, и все слушали Ленгарта так, как внимают словам врача или начальника.

Он и руководил этим сборищем своих земляков из Саксенхаузена, и именно он сказал им, причем по секрету, чтобы каждый из них прихватил с собой собаку.

Все люди и собаки устремили глаза на окно, из которого должны были обратиться к ним с заявлением.

Они стояли там с девяти часов утра.

В одиннадцать часов в Императорском зале в Рёмере собрались члены Сената, христианское и еврейское духовенство, преподаватели школ, верхушка администрации, главнокомандующий фон Бойер с офицерским составом гарнизона. Все они должны были присутствовать при вступлении во владение бывшим вольным городом Франкфуртом его милостивого величества короля Пруссии.

Гражданский губернатор, барон Патов, и гражданский комиссар, г-н фон Мадай, вышли из зала заседаний Сената, который ранее служил залом выборов германских императоров, и вошли в Большой зал.

Вслед за несколькими вступительными словами г-н Патов прочел присутствовавшим текст свидетельства о вступлении короля во владение бывшим вольным городом, а затем заявление короля о присоединении города к прусской короне.

Теперь оставалось прочесть то же самое народу.

Окно открылось под шум веселого шепота и насмешливых приветствий жителей Саксенхаузена и под зевоту их собак.

Кроме саксенхаузенцев, площадь занимала (мы забыли об этом сказать) рота 34-го линейного полка и его оркестр.

Господин фон Мадай громким голосом прочел следующий документ:

«Высочайшее и всемогущественное заявление Его Величества короля Пруссии жителям бывшего вольного города Франкфурта».

Толи голос г-на фон Мадая оказался особенно неприятен слушателям, то ли слона «бывшего цельного города Франкфурта» возбудили их неприязненные чувства, но несколько собак принялись жалобно выть.

Господин фон Мадай подождал, пока восстановится тишина, и продолжил все так же от имени короля:

«Свидетельством, сегодня обнародованным мною, я присоединяю вас, жители города Франкфурта-на-Майне и подчиненных ему местностей, к моим подданным, вашим соседям и немецким братьям».