Александр Дюма - Паж герцога Савойского

— Хорошо, государь, — сказала королева, — это чудо мы должны использовать, чтобы не вышло так, что Бог сотворил его напрасно.

— Я слушаю вас, сударыня, — сказал Генрих.

— Государь, вы помните, что господин де Гиз говорил вам у меня в ту минуту, когда вы собирались подписать этот злосчастный Като-Камбрезийский договор?

— Да, сударыня.

— Господин де Гиз — большой друг Франции…

— Он лотарингец, — прошептал король.

— Но я, государь, не лотарингка!

— Нет, — сказал Генрих, — но вы… И он замолчал.

— Кончайте, сударь, — сказала королева, — я флорентинка и поэтому истинная союзница французского дома… Я должна вам сказать, государь, что в этом случае лотарингец и флорентийка оказались более французами, чем некоторые французы.

— Я этого не отрицаю, — прошептал Генрих.

— Лотарингец и флорентийка говорили вам: «Государь! На такой мир, который вам предложили, а вернее, который предложили вы, можно было бы с большим трудом согласиться сразу после Сен-Лоранской битвы или падения Сен-Кантена; но сегодня, когда господин де Гиз вернулся из Италии, когда мы отобрали у англичан Кале, когда наша армия насчитывает пятьдесят тысяч хорошо вооруженных человек в лагерях и тридцать тысяч в горнизонах крепостей, подобный договор — насмешка!» Вот что вам говорили лотарингец и флорентийка, а вы не захотели слушать.

— Это так, — сказал Генрих, словно очнувшись от сновидения, — и я был не прав…

— Значит, вы это признаете? — спросила Екатерина, и глаза ее заблестели.

— Да, признаю… но сейчас уже слишком поздно!

— Никогда не бывает слишком поздно, государь! — возразила флорентийка.

— Я вас не понимаю, — сказал король.

— Позвольте мне, я все сделаю, — продолжала Екатерина, — положитесь на меня, и я верну вам все французские города, верну Пьемонт, Ниццу, Брес, открою дорогу в Миланское герцогство.

— И что для этого нужно сделать, скажите, сударыня?

— Нужно, несмотря на совершеннолетие дофина, сказать, что, ввиду его слабого здоровья и незнания дел, вы назначаете регентский совет сроком на один год, а если потребуется, то и дольше; в него войдут господин де Гиз, кардинал Лотарингский и я, и только этот совет будет весь этот год решать политические, гражданские, религиозные и другие дела.

— А что скажет Франциск?

— Он будет совершенно счастлив! Он так счастлив быть мужем своей шотландочки, что ничто другое его не интересует!

— Да, — сказал Генрих, — это в самом деле большое счастье — быть молодым и быть мужем любимой женщины!..

И он вздохнул.

— Есть только одно обстоятельство, которое этому мешает, — продолжал он, — он король Франции, а король прежде должен думать о Франции, и лишь потом о своей любви.

Екатерина искоса взглянула на Генриха; ей очень хотелось сказать ему: «О король, дающий такие хорошие советы, почему же ты им не следовал?»

Но она побоялась воскресить в памяти короля г-жу де Валантинуа и промолчала или, точнее, вернула разговор в прежнее русло.

— И тогда, если я буду регентшей, герцог де Гиз — главным наместником, а кардинал Лотарингский — первым министром королевства, мы берем все на себя.

— Все?.. Что вы хотите сказать этим: «Мы берем все на себя»?

— Разорвать договор, государь, и взять обратно сто девяносто восемь городов, Пьемонт, Брес, Ниццу, Савойю и Миланское герцогство.

— Да, — сказал король, — а я тем временем предстану перед Господом клятвопреступником, не сдержавшим обещания под тем предлогом, что он умирает… Это слишком большой грех, сударыня, и я на это не пойду… Если бы я остался жить, тогда другое дело… У меня было бы время раскаяться.

Потом, повысив голос, он крикнул:

— Господин де Вьейвиль!

— Что вы делаете? — спросила Екатерина.

— Я зову господина де Вьейвиля, ведь он, конечно, не пошел за герцогом Савойским.

— А зачем?

— Чтобы он за ним пошел. .;. Действительно, Вьейвиль услышал, что его зовут и вошел в комнату.

— Господин де Вьейвиль, — сказал король, — вы хорошо сделали, дождавшись второго приказа найти герцога Савойского, поскольку королева просила вас подождать. Так вот, я даю этот второй приказ… Ступайте немедленно, и чтобы через пять минут герцог Савойский и мадам Маргарита были здесь!

Он почувствовал, что слабеет, поискал глазами и увидел врачей: услышав, как он повысил голос, они подошли опять к постели.

— Вы только что дали мне несколько капель какой-то жидкости, вернувшей мне силы… Мне необходимо прожить еще час: пусть мне дадут еще несколько капель.

Везалий взял позолоченную ложку и накапал в нее из склянки пять-шесть капель алой жидкости, а Амбруаз Паре приподнял голову умирающего, просунув руки под подушки, и дал ему возможность проглотить их.

Тем временем г-н де Вьейвиль, не осмеливаясь ослушаться короля, пошел за герцогом Савойским и мадам Маргаритой.

Екатерина осталась стоять около постели; она улыбалась королю, но в сердце ее кипела ярость.

Через пять минут герцог Савойский вошел в одну дверь, а мадам Маргарита — в другую.

Лица молодых людей вспыхнули от радости, когда они увидели, что раненый пришел в себя. И действительно, благодаря почти волшебной жидкости, которую Генриху дали выпить, состояние его, по сравнению с прежним летаргическим оцепенением, в котором они его оставили, заметно улучшилось.

Екатерина отступила на шаг, чтобы освободить Эммануилу и Маргарите место около постели раненого.

Они опустились на колени перед умирающим королем.

— Как хорошо, — сказал Генрих, глядя на них с нежной и грустной улыбкой, — вы так хороши, дети мои… Побудьте здесь.

— О государь, — прошептал Эммануил, — какая надежда!..

— О брат мой, — сказала Маргарита, — какое счастье!

— Да, — сказал Генрих, — счастье уже и то, что сознание ко мне вернулось, и я благодарю за это Господа… Но надежды нет, так не будем рассчитывать на несбыточное и будем действовать со всей возможной поспешностью… Эммануил, возьмите мою сестру за руку.

Эммануил повиновался; правда, рука Маргариты сама потянулась ему навстречу.

— Герцог, — продолжал Генрих, — я желал, чтобы вы женились на Маргарите, еще когда я был здоров… Сегодня, умирая, я не просто желаю этого, я этого требую.

— Государь… — повторил герцог Савойский.

— Добрый мой брат! — воскликнула Маргарита и поцеловала королю руку.

— Послушайте, — продолжал Генрих, придавая своему голосу величайшую торжественность, — послушайте,

Эммануил: вы не только владетельный принц благодаря тому, что я вернул вам ваши провинции; не только благородный дворянин благодаря вашим предкам; но вы еще и честный человек благодаря вашему прямому духу и великодушному сердцу… Эммануил, я обращаюсь к честному человеку.