Александр Дюма - Парижские могикане. Том 1

— Вот именно! — вставила Броканта.

— Откуда вы знаете? — удивился молодой человек.

— Я сказала: «Вот именно», это все равно, что сказать: «Вероятно».

— Послушайте, — продолжал Жюстен, — если вы что-нибудь знаете, Небом заклинаю: не молчите!

— Ничего я не знаю, — проворчала Броканта, — кроме того, что нашла на площади Мобер письмо на ваше имя, которое и передала вам.

— Броканта! — снова вмешалась Рождественская Роза. — Вы злая женщина! Вы еще что-то знаете и не говорите.

— Ничего я больше не знаю! — отрезала Броканта.

— Напрасно вы выпроваживаете господина Жюстена, мать! — подал голос Баболен. — Это друг господина Сальватора.

— Я не выпроваживаю этого господина; я говорю ему, что не знаю, о чем он спрашивает! А когда чего-то не знаешь, надо спросить еще у кого-нибудь.

— У кого мне спросить, говорите скорее!

— У того, кому известно все: у карт.

— Ладно, — смирился учитель. — Спасибо и на том, что вы сказали. Пойду теперь к господину Сальватору, он в полиции.

С этими словами молодой человек направился к выходу. Броканта, видно, передумала и остановила его:

— Господин Жюстен! Молодой человек обернулся.

Старуха показала пальцем на ворону, захлопавшую крыльями над его головой.

— Взгляните на птицу, — приказала она, — взгляните на птицу!

— Ну и что? — отозвался Жюстен.

— Она хлопает крыльями, не правда ли?

— Да.

— Вот и все. Раз ворона хлопает крыльями, надеяться особенно не на что.

— Это какой-нибудь знак?

— Господи Иисусе! И вы еще спрашиваете?! Образованный человек, учитель, а не знаете, что ворона — вещая птица?

— Так что же означает хлопанье крыльев вашей птицы?

— Это значит… Это значит, что вы не так-то скоро найдете человека, которого ищете. Вы ведь кого-то ищете?

— Да, и я готов все отдать ради того, чтобы найти этого человека.

— Теперь вы сами видите, что ворона знает это не хуже нас с вами.

— Так что это за знак?

— Этот знак… Этот знак, изволите видеть, изображает ваше старание: ворона хлопает крыльями в воздухе, как вы бьетесь в пустоте; она трижды хлопнула крыльями — значит, вы будете искать три года. От имени птицы советую вам попусту не хлопотать, а послушать, что скажут карты.

— Что ж, послушаем, — согласился Жюстен, — пусть они говорят!

И как тонущий хватается за соломинку, так и Жюстен вернулся, готовый поверить картам, как бы мало ни было похоже на правду то, что они скажут.

— Разложить малую или большую колоду? — спросила Броканта.

— Как вам будет угодно… Вот вам луидор.

— О, тогда разложу большую и еще пасьянс Калиостро!.. Подай мою большую колоду, Роза, — приказала Броканта.

Девочка встала, легкая, стройная и гибкая как пальма; она достала из старого сундука в углу колоду карт и подала старухе. Руки у девочки были худые, но белые, а ногти — ухоженные, как у щеголихи.

Баболену эти кабалистические опыты были, очевидно, не в диковинку, но он подошел поближе, сел на пол, скрестив ноги, и с простодушным восхищением приготовился смотреть и слушать магический сеанс.

Броканта вытащила из-за спины большую деревянную доску в форме подковы и положила себе на колени.

— Подзови Фареса, — приказала она девочке, кивнув в сторону вороны, сидевшей на балке и откликавшейся на одно из трех кабалистических слов, начертанных во время Валтасарова пира.

Ворона перестала хлопать крыльями и словно ждала своего выхода во время готовившейся сцены.

— Фарес! — позвала девочка как можно нежнее.

Ворона спрыгнула ей на правое плечо, девочка села перед старухой, немного наклонившись в ее сторону плечом, на котором устроилась ворона.

Броканта издала одновременно губами и горлом странный звук, похожий и на свист и на крик.

Заслышав этот пронзительный звук, двенадцать собак торопливо бросились вон из корзины и, как и подобало ученым тварям, расселись кругом слева и справа от гадалки с важностью докторов, готовых начать богословский спор; они образовали вокруг стола правильный крут, в центре которого находилась Броканта.

Когда собаки закончили свои шумные приготовления, по-видимому совершенно необходимые (так как в течение всего этого маневра собаки заунывно подвывали), установилась полная тишина.

Броканта оглядела ворону и собак; когда осмотр был закончен, она торжественно произнесла несколько слов, вероятно, на непонятном ей самой языке, который арабы могли бы принять за французский, но в котором французы ни за что не признали бы арабского.

Мы не знаем, поняли ли Баболен, Рождественская Роза и Жюстен смысл ее слов; но можем с уверенностью утверждать, что ее поняли двенадцать собак и ворона, судя по размеренному тявканью и по карканью птицы; карканье подражало резкому звуку, которым старуха подозвала к себе всю свору.

Потом тявканье прекратилось, крик птицы смолк; собаки, до тех пор чинно сидевшие и меланхолически глядевшие друг на друга, улеглись.

Ворона перелетела с плеча Рождественской Розы на голову старухе и уселась поудобнее, вцепившись когтями в седые волосы Броканты.

Окажись там в эту минуту художник-жанрист, ему открылась бы следующая картина.

Мрачный чердак; сквозь редкие щели с трудом пробиваются полоски света.

Старуха сидит в окружении лежащих псов; у нее в ногах

Баболен; Рождественская Роза стоит, прислонившись к столбу.

Эта группа освещена красноватым светом глиняной лампы.

Жюстен, бледный, нетерпеливый, едва виден в полутьме.

Птица хлопает время от времени крыльями с пронзительным карканьем, как в басне о вороне, который хочет стать орлом.

Только, в отличие от ворона, вцепившегося в белую шерсть барашка, наша ворона запустила когти в седые волосы старухи.

Картина неправдоподобна, нелепа; она могла бы подействовать и на менее впечатлительного человека, чем Жюстен.

Освещенная, как мы уже сказали, красноватым светом коптящей лампы, колдунья вытянула вперед голую иссушеную руку и стала описывать в воздухе огромные круги.

— Молчите все! — приказала она. — Слово за картами. Собаки и ворона притаились.

И вот Броканта хриплым голосом стала передавать таинственный рассказ карт.

Но прежде старая сивилла перемешала колоду и предложила Жюстену снять левой рукой.

— Вы, разумеется, хотите узнать, что с той, которую вы любите?

— Да, которую я обожаю! — кивнул Жюстен.

— Ладно!.. Вы будете валетом треф, то есть молодым человеком, предприимчивым и ловким.

Жюстен грустно улыбнулся: предприимчивости и ловкости ему прежде всего не хватало.

— Она… она дама червей, то есть женщина нежная и любящая.

Ну, на Мину, по крайней мере, это было похоже.

Перемешав и сняв колоду, условившись, что валет треф будет представлять Жюстена, а дама червей — Мину, Броканта открыла три карты.