Александр Дюма - Парижские могикане. Том 1

— Но она ведь не умерла, правда? — вскричала девушка.

— Опуститесь на колени, мадемуазель! — подавая ей пример, сказал Коломбан.

— Что вы говорите, сударь?..

— Я говорю, мадемуазель, что Господь, дарующий нам жизнь, имеет право взять ее, когда пожелает.

— О! — вскрикнула девушка, словно громом пораженная. — О, я вижу, вижу!.. Моя матушка умерла!

Она откинулась назад, словно тоже умирая.

Молодой человек подхватил ее, лишившуюся чувств, на руки и перенес на кровать, стоявшую в алькове соседней комнаты.

На крики девушки, на шум только что описанной нами сцены поднялась жена мастерового со второго этажа вместе с подругой, зашедшей к ней в это время.

Все двери квартиры были распахнуты настежь; женщины вошли и увидели, как Коломбан пытается привести девушку в чувство, похлопывая ее по рукам.

Средство это не помогало. Тогда одна из женщин взяла с туалетного столика графин и брызнула водой в лицо несчастной сироте.

Кармелита пришла в себя; ее бил озноб. Женщины хотели было раздеть ее и уложить в постель.

Но она сделала над собой усилие, поднялась на ноги и обернулась к Коломбану.

— Сударь! Вы сказали, что моя мать просит закрыть ей глаза… Проводите меня к ней… проводите, прошу вас!.. Иначе, — прибавила она, со страхом приближая губы к уху Коломбана, — иначе она будет так на меня смотреть до конца моих дней!

— Идемте, — кивнул молодой человек, полагавший, что девушка бредит.

Она прошла через всю комнату, опираясь на руку Коломбана, вошла в спальню матери, чей взгляд хотя и замутился, но еще сохранял свою пугающую неподвижность, медленными, твердыми, торжественными шагами приблизилась к кровати и, наклонившись над покойницей, благоговейно закрыла одно за другим ее веки.

Тут силы оставили ее, Кармелита рухнула на тело матери и снова лишилась чувств.

Молодой человек поднял Кармелиту на руки и как ребенка перенес в соседнюю комнату, где их ожидали две женщины.

Пора было ее раздеть и уложить в постель.

Коломбан удалился к себе, попросив одну из соседок зайти за ним, как только девушка будет в постели.

Через десять минут соседка была у него.

— Ну как? — спросил Коломбан.

— Она пришла в себя, — сказала соседка, — но держится за голову и говорит что-то бессвязное, вроде как бредит.

— У нее есть родственники? — спросил молодой человек.

— Мы не знаем.

— А подруги в квартале?

— Ни одной. Это тихие, порядочные женщины, они жили очень уединенно, ни с кем не встречались.

— Что же вы намерены делать? Ее нельзя оставлять в этой квартире с покойницей! Ее надо бы поместить в другое место.

— Я бы предложила свою квартиру, — сказала соседка, — но у нас одна кровать… Хотя… — прибавила славная женщина, размышляя вслух, — отошлю-ка я мужа спать на чердак, а сама посижу ночь на стуле.

На такой самоотверженный поступок ради незнакомых людей способны лишь немногие женщины, чаще всего простолюдинки: они предлагают свой стол, свою комнату и свою постель так же бескорыстно, как лавочник подает стакан воды. Если душевное или физическое страдание взывает к ее помощи, будь то умирающий или отчаявшийся человек, простолюдинка будет выхаживать, утешать, помогать от всего сердца, щедро и самозабвенно; это, несомненно, заслуживает восхищения философа и наблюдателя.

— Нет, — возразил Коломбан. — Поступим иначе. Принесем сюда ее кровать, а мою отнесем к ней в альков. Потом сходите за священником, пусть отслужит у постели усопшей. А я пойду за доктором для девушки.

Соседка замерла в нерешительности.

— В чем дело? — спросил Коломбан.

— Лучше я схожу за доктором, а вы позовите священника.

— Почему?

— Потому что несчастная женщина скончалась внезапно…

— Увы, да, внезапно.

— И, стало быть, умерла… ну, вы понимаете?

— Нет, не понимаю.

— Умерла, не успев исповедаться.

— Но вы же сами говорите, что она святая.

— Да, но священник… священник может не согласиться.

— Как?! Священник откажется отслужить у гроба покойной?

— У умершей без покаяния, могу побиться об заклад, он откажется.

— Ну, хорошо. Приведите доктора, я беру священника на себя.

— О, я мигом: доктор живет почти напротив.

— А кого можно попросить отнести письмо на улицу Железной Кружки?

— Давайте мне, я пошлю кого-нибудь. Коломбан сел за стол и написал:

«Приходите, друг мой! В Вас нуждаются мертвец и живой».

Сложив письмо, он надписал адрес:

«Брату Доминику Сарранти, монаху-доминиканцу, улица Железной Кружки, №11».

— Возьмите, — протянул он письмо соседке.

Та пошла вниз.

Пока она спускалась, Коломбан взялся за перестановку: свою кровать перенес в спальню девушки, а ее кровать — в свою квартиру.

Подруга соседки вызвалась посидеть с Кармелитой до прихода доктора, а если будет нужно, то подежурить всю ночь.

Бред девушки все усиливался.

Женщина села у нее в изголовье. Коломбан сходил к бакалейщику, купил свечу, поставил ее в изголовье усопшей.

Пока Коломбана не было, вернулась с доктором другая соседка. Проводив ученого человека к больной, она сама отдала покойнице последний долг, сложив ей на груди руки и вложив в них распятие.

Коломбан зажег свечу, опустился на колени и стал читать заупокойные молитвы.

Женщинам у постели Кармелиты хватало дел: доктор заметил первые признаки менингита. Он оставил рецепт и велел точно следовать его указаниям, не став скрывать, что болезнь серьезная — она могла перейти в острую форму.

А мать, сказал доктор, скончалась от разрыва одного из крупных сердечных сосудов.

Многие вольнодумцы посмеялись бы, увидев красивого двадцатидвухлетнего юношу на коленях у постели незнакомой женщины, читавшего молитвы по часослову, украшенному семейным гербом.

Но Коломбан был набожным бретонцем прежних времен: подобно своим предкам, он был готов, продав земли и замки, следовать за Готье Нищим в Иерусалим со словами: «Так хочет Бог!»

Итак, он молился с неподдельным рвением, стараясь изгнать из своей молитвы всякие земные помыслы. Вдруг у него за спиной послышался скрип входной двери.

Он обернулся.

Пришел тот, кого он вызывал: брат Доминик, в красивой черно-белой одежде, стоял на пороге.

Молодому монаху было не больше двадцати семи — двадцати восьми лет; он был едва ли не единственным другом Коломбана, не считая школьных приятелей, которых принято называть друзьями, хотя они представляют собой особую породу. А вот монах, как мы сказали, был, пожалуй, его единственным другом в Париже.

Однажды Коломбан проходил мимо церкви святого Иакова-Высокий порог и увидел, что в дверях толпятся жители предместья. Он спросил, что там такое, и ему сказали, что молодой монах в длинном белом одеянии произносит проповедь.