Александр Дюма - Сын каторжника

Мариус побледнел не только из-за оскорбления, нанесенного ему вспыльчивым стариком, но из-за боли, которую он испытывал, видя, как улетучиваются надежды, лелеянные им уже несколько часов.

— Извинения, — продолжал г-н Кумб, — извинения! Следовало подумать, прежде чем издеваться над порядочным человеком, тогда бы не пришлось прибегать сейчас к такой пошлости, как извинения, которыми я, со своей стороны, не желаю довольствоваться.

Мариус хотел было что-то сказать, но г-н Кумб не позволил ему этого сделать. Он ходил из угла в угол по своей тесной комнате, издавая яростные возгласы и так сильно размахивая руками, что это угрожало одержать верх над упорством, с каким его единственная одежда оберегала его стыдливость.

Внезапно он резко остановился перед Мариусом, в ярости схватил свой ночной колпак, покачивания кисточки которого никак не соответствовали наигранности происходящего, и швырнул его на пол.

— Ну-ка, посмотрим, — воскликнул г-н Кумб, — снесет он, по крайней мере, свой омерзительный дом?

— Но почему господин Риуф снесет дом, строительство которого обошлось ему столь дорого?

— Почему? Да потому, что его дом мешает мне, потому, что он заслоняет мне нид, потому, что он преграждает путь ветру с открытого моря, превращает мой дом в пекло, да потому, что это слишком отвратительный предмет, чтобы постоянно иметь его перед глазами! Разве этих причин недостаточно, а?

Раскрыв от изумления рот, Мариус слушал его, задаваясь вопросом: а не стоит ли послать за врачом, с тем чтобы пустить кровь отцу, впавшему в бешенство?

— Ах, черт побери! — продолжал тот. — Ну-ка, расскажи мне в двух словах, как все происходило, что было тебе сказано и что ты сделал сам? Их ввели в заблуждение твоя молодость и твоя необычная манера держать себя, я это отлично понимаю — разрази меня гром! — как и то, что по части мужества ты их обставил. Скажи мне все, мужчина, и я возьму на себя труд вернуть дела на правильный путь.

Задача, поставленная г-ном Кумбом, была слишком затруднительна для Мариуса; прием, оказанный хозяином деревенского домика тому, что сам молодой человек расценивал как триумф, а также ругательства, какими г-н Кумб, против своего обыкновения, сдабривал свою речь, успели внести в мысли Мариуса некую путаницу; но, когда он понял, что от него требуется либо солгать, либо признаться своему приемному отцу в миротворческом вмешательстве мадемуазель Мадлен, когда он задрожал от страха при одной мысли, что упоминание о ней даст возможность прочитать по его лицу все, что творилось в его душе, — путаница в голове Мариуса обратилась в полное замешательство и все его мысли пустились в столь беспорядочное бегство, что он не смог догнать ни одну из них; Мариус стал запинаться, что-то забормотал, затрепетал и понес какой-то вздор, чем окончательно вывел из себя г-на Кумба.

Заподозрив что-то неладное, г-н Кумб с новой энергией занялся разбирательством; он измучил Мариуса вопросами; он донимал его, он загонял его в тупик, он сбивал его столку неожиданными подвохами, причем проделывал все это так упорно и умело, что по кускам восстановил в конце концов более или менее точную картину произошедшего между его приемным сыном и мадемуазель Риуф.

Мариус стоял перед ним бледный и дрожащий, как преступник перед судьей, и его взгляд не мог выдержать того блеска, какой приняло обычно тусклое и безжизненное, выражение глаз г-на Кумба.

— Разрази меня гром! — воскликнул тот. — Я всегда говорил, что, раз запахло буйабесом, значит, рыбка где-то недалеко; как только я увидел, что дело, которое было столь просто закончить, приняло подобный оборот, я мог поклясться, что в него вмешалась бабенка. Ах, мой мальчик, ты позволил соблазнить себя этой девчонке, которая, быть может, приходится ему такой же сестрой, как и мне. Черт побери! Да это какая-нибудь потаскуха; он заставил ее сыграть эту роль для того, чтобы посмеяться над тобой, так же как он смеется надо мной!

— Не верьте этому, отец, — сказал Мариус, в котором зарождавшаяся любовь уже готова была смело бороться с опасениями г-на Кумба. — Мадемуазель Риуф — достойная молодая особа. Если б вы только видели ее в конторе так, как видел ее я, в окружении служащих, если б вы только слышали ее…

— Немедленно замолчи, я тебе говорю, замолчи, иначе я тебя прогоню! Они хотят сыграть со мною комедию, а ты будешь их соучастником. И я бьюсь об заклад, что если они хотят прийти сегодня вечером ко мне домой, то для того, чтобы попотчевать меня какой-нибудь скверной шуткой из числа их бесовских выдумок! Пойди и скажи им, что меня вовсе не интересует их визит; что я не нуждаюсь ни в их извинениях, ни в их сожалениях и придаю им значение не больше, чем дынной корке; что я, в отличие от тебя, не флюгер из перьев, поворачивающийся под дуновением ветра; что я их ненавижу за причиненное мне зло, и его нельзя загладить несколькими словами; что если они только осмелятся явиться в мой дом, я направлю свое ружье на первого, кто дотронется до ручки моей двери.

Ничто не является столь заразительным в этом мире, как чувство гнева. Господин Кумб и так уже в высшей степени оскорбил сына Милетты, обрушившись на ту, что с недавних пор стала предметом его обожания; теперь его возбуждение привело к тому, что Мариус потерял самообладание, сохраняемое им до последней минуты, и он ответил, что после благожелательного приема, оказанного ему мадемуазель Риуф, он считает своим долгом ни в коем случае не брать на себя подобное поручение.

— Да уж! — с горечью в сердце воскликнул г-н Кумб. — . Напрасно изобретать различные соусы для радужного губана, ведь, какой бы красивый он ни был на вид, рыба эта все-таки дрянная и ее зелено-оранжевая чешуя не придает ей хорошего вкуса; Господь всегда одаривает внешней красотой в ущерб добросердечию: я оценил тебя правильно! Не понимаю, как я мог даже на мгновение заблуждаться на твой счет. Ты встаешь на сторону моих врагов — оставайся с ними, несчастный, и прочь от меня! Уходи и питай надежду, что в течение двадцати лет они, так же как я, будут давать тебе хлеб насущный! Уходи же к тем, кому ты меня предпочел! Впрочем, разве я так уж нуждаюсь и тебе?! Разве я не мужчина, а? Не мужчина, способный, несмотря на свой возраст, заставить уважать себя и наказать тех, кто его оскорбляет?!. Ха-ха-ха! — как-то судорожно засмеялся бывший грузчик. — И пусть они не надеются, что кривлянья их попугаихи помешает мне исполнить свой долг!

Господин Кумб почти выбился из сил. И чем реже бывший грузчик оказывался во власти очередной вспышки гнева, тем сильнее проявлялся этот гнев, тем быстрее он должен был довести г-на Кумба до изнеможения; последнюю фразу он сумел произнести лишь сделан над собой большое усилие, а последние слова его уже было совершенно невозможно разобрать. Он опустился на кровать, на спинку которой до сих пор опирался, его губы посинели, в то время как лицо стало мертвенно-бледным, и, задыхаясь, он упал на матрац.