Михаил Волконский - Тайна герцога

— Длинный срок! — сказали многие. Митька покачал головой.

— Или вы так уж торопитесь разделить участь Волынского? Ну, коли желаете, и вас прихватят к нему. Да если бы я у вас спросил пять лет, и тогда бы срок был бы мал, чтобы свалить временщика! Вы думаете, что так это стоит лишь захотеть?..

— Да ведь бывают времена, когда он непрочен…

— Пустяки и сплетни! — махнул рукой Жемчугов. — Бирон сидит так прочно, как ни один временщик не сидел… Эти слухи ходят лишь оттого, что слишком уж многим хочется, чтобы он был непрочен. Ну, а я прошу у вас всего лишь полгода и ручаюсь вам, что через полгода герцога Бирона в Петербурге не будет!

— У тебя есть на то основания? — спросило сразу несколько голосов.

— Есть.

— И серьезные?

— Я никогда зря не говорю; мне поверить можете.

— А можно узнать: какие?

— Вам нужно; только помните — молчать нужно.

— Кажется, ты знаешь нас.

— Ну, так вот! Выслежена любовница герцога Бирона, к которой он ездит только по ночам… Стоит только представить неопровержимые доказательства этого императрице Анне Иоанновне — и дни Бирона сочтены…

Это известие произвело потрясающее впечатление. Все как-то смолкли сначала, потом сразу раздалось несколько голосов:

— Виват, Митька! Вот это ловко!.. Молодцом!..

— Теперь вы видите, что поверить мне можно и что я не прошу вас зря ждать.

И все почти хором ответили:

— Согласны!

В это время в сенях, через комнату, раздался звук разбитой рюмки.

Это был своего рода сигнал. Рюмка была приспособлена так, что иначе нельзя было отворить дверь, чтобы не разбить ее.

Едва раздался звон стекла, в минуту все лица преобразились, кто-то затянул песню, заговорили все сразу, и, когда вошло еще двое гостей, можно было голову отдать на отсечение, что тут происходит пьяная оргия, и ничего больше.

Двое вошедших были молодые люди, вполне подходящие и по своему облику, и по своему среднему общественному положению к компании, сидевшей вокруг стола.

Они не принадлежали вполне определенно к аристократической части общества, но также и не принадлежали к низам. Это были люди, у которых все ожидалось еще впереди, и они легко могли возвыситься или, наоборот, пасть; с одинаковою вероятностью могло случиться для них и то и другое…

Вошедших звали по фамилии: одного — Финишевич, а другого — Пуриш.

Несмотря на свои фамилии, звучавшие несколько чуждо для русского уха, они старались выказать себя русскими людьми, что сейчас же и поспешили подчеркнуть, войдя в комнату. Один, здороваясь, говорил: «Будьте здравы, други добрые!», а другой крепко жал руки со словами: «Бувайте здоровы!»

Им сейчас же пододвинули полные стаканы, они стали пить и размашисто чокаться, как бы желая поскорее дойти до градуса всей остальной, по-видимому, пьяной компании.

Они и дошли, но сделали это так быстро, что даже самому неопытному новичку стало бы заметно, что они притворяются.

— Мы, кажется, прервали вашу беседу? — стал говорить Финишевич. — Пожалуйста, господа, продолжайте… О чем вы говорили?..

— Говорили мы о том, — ответил Митька Жемчугов, — что стали нынче воробьи по крышам скакать, а телята в поднебесье летать… Как бы теляти не очутиться в кровати, ну, а воробью не сесть в лужу… Это хоть нескладно, но зато справедливо!

— Ай да Митька! — расхохотался Пуриш. — Вот люблю!.. Всегда насмешит!.. Вижу я, однако, что вы тут пустяками пробавлялись!.. Словно бабы за веретеном, за стаканами закисли, а дело стоит и не двигается!..

Никто не ответил ему, и лишь с противоположного конца стола кто-то запел неприятным голосом: «И было дело под Полтавой»…

— Да, — подхватил Пуриш, — под Полтавой дело было!.. Мы же вот сидим и трусим, а немцы нас обуревают!..

— Как? — переспросил Жемчугов.

— Обуревают… то есть завладевают нами… — пояснил Пуриш. — Я вчера двух немцев побил, а сегодня — одного!

— Очень просто! — сказал Финишевич и расправил свои большие рыжие усы.

— Ведь я сейчас в морду!.. — крикнул Пуриш и ударил по столу кулаком. — Пора перейти от слов… к делу… Бить немцев! — громогласно завопил он.

— Да, вот если бы мы все рассуждали так, — сказал Финишевич, — тогда Бирона давно не было бы.

— Да что нам Бирон? — снова закричал Пуриш. — Ведь Бирон держится только нашей слабостью!..

Кругом разговаривали довольно громко, несуразно и нелепо, по-пьяному, перебивая друг друга, и не слушали Пуриша, так что ему приходилось сильно кричать, чтобы обратить на себя внимание.

— Если захотеть, — орал он, — то с Бироном можно покончить, как и со всеми другими немцами: в морду их!..

Митька, не торопясь, закурил трубку и, попыхивая дымом, стал говорить рассудительно и не спеша, обращаясь главным образом к Финишевичу и как бы отмахиваясь от Пуриша, словно от жужжащего комара.

— Собственно говоря, я не знаю, почему уж так нападают на герцога! Что он будто тратит на себя много казенных денег? Так ведь нельзя же!.. Ведь он — первое лицо в таком государстве, как Россия, и, значит, должен иметь антураж! Мы — не нищие в самом деле, чтобы нельзя нам было содержать одного герцога. Да потом, благодаря ему, какое теперь спокойствие в России настало!.. Разбойников и лихих людей каждый день хватаем, подымаем на виселицу и отрубаем им головы! А как он недоимки взыскивает? Превосходно!.. Об образовании нашем заботится, кадетские корпуса учредил. Разве все это русским сделать?.. Нет, история должна будет признать, что герцог Бирон продолжает реформы императора Петра! Это — великий государственный ум, который мы еще и понять-то не можем! Пуриш в этот момент уже размахивал бутылкой и стоял на своем, крича:

— А я немцу подчиняться не желаю!., не желаю!., не желаю!.. Не так ли, господа? — обратился он на другой конец стола.

Но «господа» на другом конце стола шумели и разговаривали все сразу, и какого-нибудь толка от них добиться было невозможно.

— Да будет вам пить и пить все! — продолжал настаивать Пуриш. — Поговорим хоть раз серьезно!.. Ведь дольше оставаться в бездействии нельзя.

Но никто с ним серьезно разговаривать не хотел, и он должен был убедиться, что компания совсем пьяна. Тогда он, думая, что делает это незаметно, шмыгнул, ни с кем не простившись, в дверь и исчез в прихожей.

За ним сделал то же самое и Финишевич.

Выйдя на улицу, они оба поспешными шагами направились к Летнему саду и выбрали там крайнюю аллею у реки Фонтанной.

По этой аллее с палкой в виде костыля и в нахлобученной на брови шляпе гулял картавый немец Иоганн с черным железным кольцом на указательном пальце правой руки.

Этот Иоганн занимал странное положение при герцоге Бироне. Он постоянно находился при нем, когда герцог был дома, и исполнял какие-то очень сложные обязанности, не то главного советника и руководителя, не то доверенного, не то секретаря, а не то просто дворецкого. Во дворце герцога он ничем не заведовал и не имел никакой определенной должности, но вместе с тем управлял всем и почти все здесь от него зависело, хотя знали это очень немногие; даже министры, и те не подозревали, какое значение имеет этот картавый и незаметный немец.