Стенли Уаймэн - Красная кокарда

Некоторое время я пребывал в полном отчаянии. Но яркое солнышко, заливавшее улицы и говорившее о близком лете, мало-помалу разогнало тяжелые мысли. В конце концов, ведь не так уж и трудно разыскать в Ниме кого угодно!

Пока я шел так, обдумывая возможный план действий, на улице, позади меня послышался гул голосов и топот сотен ног. Обернувшись, я увидал, что сзади валила прямо на меня целая толпа народа.

Несли голубые флаги, распятие и орифламы с изображением пяти чудес. Толпа пела и кричала, потрясая палками и оружием. Двигалась она плотной массой, заполнив собою всю улицу от одного тротуара до другого. Чтобы пропустить шествие, я вынужден был войти в арку, попавшуюся мне по дороге.

С глухим шумом толпа прокатилась мимо меня. Лес палок и дубин поднимался над смуглыми, возбужденными лицами. Сквозь промежуток среди них я заметил в центре трех человек, руководивших движением. В самой середине шел Фроман. Другой был в рясе, на третьем красовалась шляпа военного образца.

За этой толпой валила другая, человек в четыреста, набранная из всяких городских отбросов: нищих, отъявленных негодяев я бездомных бродяг.

По странной случайности около меня вдруг очутился тот самый человек, который вчера вечером указывал мне дорогу в гостиницу. Я спросил его, действительно ли это был Фроман.

— Да, да, — сказал он, усмехаясь. — Это он с братом.

— С братом? Что же они здесь делают?

— Будут кричать перед протестантской церковью, — живо отвечал он. — А завтра начнут бить стекла, а на следующий день, когда уж толпа хорошенько взвинтит себя, будут поджигать дома протестантов, вызовут гарнизон из Моннелье. После этого появятся эти — из Турина, мы поднимем восстание. А потом, если все пойдет, как задумано, вы увидите удивительные вещи.

— А где же мэр? И допустит ли все это Национальная гвардия?

— Мэр из «красных», — коротко отвечал мой незнакомец. — Из «красных» же и три четверти гвардии. Вот вы увидите…

И, коротко кивнув мне головой, он пошел своей дорогой. С минуту я стоял на одном месте, глядя вслед процессии. Внезапно мне пришло в голову, что где Фроман, там же может быть и де Сент-Алэ. И, удивившись, что эта мысль не посетила меня раньше, я пустился догонять толпу. Еще были видны ее последнее ряды, заворачивавшие за угол, но и после того, как они скрылись из виду, легко можно было проследить их путь по испуганным лицам в окнах и закрывающимся ставням. Вдруг я услышал, как толпа разом остановилась и заревела. Но, прежде, чем я успел догнать ее, она тронулась дальше. Когда же я настиг шествие на одной из улиц, недалеко от Старых ворот, ядро его уже исчезло, а остальные расходились в разные стороны.

Моей целью было найти Фромана, и этой цели я не достиг. Пока я в растерянности смотрел на расходившуюся толпу, мой взгляд случайно упал на высокую фигуру в рясе, с опущенной долу головой. Этот человек, видимо, хотел перейти через улицу я остановился, пропуская мешавших ему людей.

И человек этот был никто иной, как отец Бенедикт! Я с радостным кряком бросился к нему, расталкивая прохожих.

От неожиданности мы долго не могли заговорить, но все же обменялись поспешными приветствиями. Я заметил на его лице то же выражение беспокойства и неудовольствия, которое столь поразило меня в Луи де Сент-Алэ.

— О, Боже мой! Боже мой! — тихонько молвил отец Бенедикт, незаметно ломая себе руки.

Эта таинственность мне уже надоела, и я резко сказал:

— По крайней мере, вы-то скажете мне, что все это значит?

Мои слова были услышаны двумя-тремя оборванцами, посмотревшими на меня с любопытством. Чтобы избежать их, отец Бенедикт увлек меня в какой-то подъезд. Но один человек упорно следовал за нами.

— Поднимемся наверх, — шепнул мне кюре, — там мы будем в полной безопасности.

И он повел меня по старинной каменной лестнице, которой пользовались, видимо, многие, но которую не убирал никто.

— Вы здесь живете? — спросил я.

— Да.

И вдруг, обернувшись ко мне, он посмотрел на меня взглядом, полным смущения:

— Тут довольно бедно, — заговорил он, обнаруживая явное желание спуститься опять вниз. — Будет, пожалуй, лучше, если мы пойдем…

— Нет, нет, — вскричал я, горя нетерпением. — Ведите меня в вашу комнату, какой бы она ни была. Я не могу больше ждать! К счастью, я встретил вас, и теперь не отпущу, пока вы не скажете мне всей правды.

Он все еще колебался, пытаясь придумать какие-нибудь иные отговорки, но, видя мою беспредельную решимость, все же повел меня дальше, на самый верх дома. Там у него была маленькая комната, в которой стояли кровать, стол, стул, на стене висело распятие, а на полу лежали две-три книги. Свет проникал сюда через маленькое квадратное оконце.

Окно, очевидно, не закрывалось: когда мы вошли, с пола поднялся и вылетел вон голубь. Отец Бенедикт пробормотал какое-то извинение и объяснил, что кормит у себя голубей нарочно.

— Они составляют единственное общество для меня, — печально добавил он.

— Но ведь вы прибыли сюда по собственному желанию, — довольно грубо заметил я, поддаваясь вновь смутным опасениям.

— Да, и только для того, чтобы расстаться еще с одной иллюзией. Вы знаете, сколько лет я стремился к реформе, к свободе… Я воображал, что и другие хотят того же. Прекрасно, нынче мы достигли того и другого, и первое, для чего народ воспользовался своей свободой — было нападение на религию.

Тогда я отправился сюда, ибо мне сказали, что здесь собрались защитники церкви, что здесь религия сильна и уважаема. Во мне ожила надежда! А что же я нашел здесь? Мнимые чудеса, ложь, обман… Обман, к которому прибегает как одна сторона, так и другая. И всюду, всюду одно насилие!

— Скажите же, ради Бога, отчего вы не едете обратно домой?

— Неделю тому назад я совсем было собрался в дорогу. Но теперь… когда вы…

— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — хрипло воскликнул я. — Я уже видел Луи де Сент-Алэ и знаю, что тут творится что-то неладное. Он не хочет даже взглянуть мне в лицо, не хочет сказать, где живет маркиза. Он обращался со мной, как со своим злейшим врагом! Что все это значит? Я должен это знать наконец. Скажите мне!

— О, Боже мой! — застонал отец Бенедикт со слезами в голосе. — Как я боялся этого!

— Чего вы боялись?

— Что нанесу вам удар прямо в сердце…

— Послушайте, говорите же откровенно!

— Мадемуазель де Сент-Алэ обручена, — проговорил кюре, стараясь не смотреть на меня.

Я остолбенел.

— Как обручена? С кем же? — опомнившись, заговорил я.

— С господином Фроманом, — последовал тихий ответ.

— Не может быть! — произнес я, не узнавая собственного голоса. — С Фроманом! Не может быть.

Произнося эти слова, я сам понимал, как нелепо подвергать их сомнению, и отвернулся, чтобы отец Бенедикт не мог видеть моего лица.