Эндрю Ходжер - Храм Фортуны

— Как хорошо, что ты здесь, Луций, — сказала Корнелия, не делая попыток высвободить руку, которую молодой человек все еще нежно, но чувственно сжимал в пальцах. — Мне так тебя не хватало. Где ты был? Дедушка сказал мне, что это деловая поездка, но не захотел говорить, ни куда ты отправился, ни когда вернешься.

— Да, — задумчиво произнес Либон, вернувшись из плена сладких грез в суровую реальность. — Это действительно была деловая поездка. А куда я ездил — какая разница? Главное, мы опять вместе, правда, любимая?

— Давай прогуляемся по саду, — сказала вдруг Корнелия, то ли обиженная недоверием, то ли пытаясь совладать с любовным жаром, охватившим тело. — Тут так прохладно и тихо...

— Давай.

Луций, не выпуская ее руки, повел девушку под сень деревьев.

Корнелия внезапно стала грустной.

— О, боги! — воскликнула она. — Отец разве на сказал тебе?

— О чем? — не понял Луций.

— Ну, ведь мы уезжаем...

— Кто? — удивился Либон.

— Я и бабушка.

— В Кумы?

Там у Сатурнина была вилла на берегу моря, и он частенько отправлял туда семью отдохнуть и подышать свежим воздухом.

— Нет, — печально ответила Корнелия и встряхнула своими густыми волосами. — В Африку.

— Куда? — Луций не поверил своим ушам.

— В Африку, — повторила девушка. — Там у дедушки поместье под Утикой. Он сказал, что нам необходимо на время покинуть Италию. Ты что-нибудь понимаешь, Луций? Зачем это?

Луций начинал понимать. Сатурнин готовится к решающему сражению и предусмотрительно хочет обезопасить семью. Что ж, он прав. Но каково же будет не видеть Корнелию так долго?

Юноша был близок к отчаянию.

— Ну, если сенатор так решил, — сказал он, силясь взять себя в руки и выглядеть невозмутимым, — значит, это необходимо. Мы же верим ему, правда?

— Конечно.

Девушка надула свои очаровательные губки.

Некоторое время они молчали. Свидание было испорчено.

— Ладно, — вздохнул наконец Либон. — Пойдем в дом. Нас, наверное, уже ждут.

Их действительно ждали. Стол в триклинии был накрыт на двоих — по римским обычаям женщины не могли участвовать в трапезе.

Почтенная Лепида — шестидесятилетняя подвижная женщина, еще сохранившая остатки былой красоты, радушно приветствовала Либона и весело улыбнулась.

— Рада видеть тебя, Луций.

— Спасибо, — ответил молодой человек. — Я тоже.

Новость, сообщенная ему Корнелией, словно камнем легла на сердце.

— Ну, приступим. — Сатурнин жестом указал на ложе, устеленное мягкими подушками. — Пора перекусить, мой мальчик.

Женщины вышли. Луций опустился на— скамью с несчастным выражением лица.

Сатурнин испытующе посмотрел на него.

— Вижу, Корнелия сообщила тебе новость, — сказал он медленно.

Либон кивнул и опустил голову.

— Эй, — весело произнес сенатор. — А ну-ка, перестань грустить. Ты же мужчина, в конце концов.

Либон и сам вспомнил это и попытался улыбнуться.

— Да, конечно, — сказан он, — но...

— Что ж, сынок, — сенатор стал серьезным. — Так надо. После того, что ты услышал сегодня, объяснения, думаю, излишни. Сам понимаешь — я не могу рисковать женой и внучкой. Кто знает, до чего дойдет месть Ливии, если мы — храни нас боги — проиграем.

— А мы... — Луций поднял голову и с тревогой посмотрел в глаза сенатора. — Мы ведь не проиграем, правда?

— Не должны, — твердо ответил Сатурнин. — У нас все преимущества. Но... ведь судьбы наши известны лишь богам, и как знать — может, Эринии уже готовятся перерезать нить наших жизней...

Либона эти слова не особенно ободрили. Он снова стал печальным

— Я все понимаю, — с тоской произнес юноша. — Но Корнелия... как же я без нее?

Сенатор придал лицу суровое выражение.

— Ты мужчина, Луций, — повторил он жестко. — И римлянин. Такова наша доля — уходить на войну, защищая женщин и свои дома. Ну, а если Марс позволит нам вернуться с победой, то тут уж все утехи наши. И поверь мне — гораздо приятнее обладать чем-то, за что ты сражался, чем получить это просто так, без малейших усилий. Совершенно другое ощущение, уж я-то знаю.

Вот теперь Либон почувствовал себя лучше. Мудрый Сатурнин, как всегда, был прав. Что ж, если надо — он пойдет в бой и вытерпит разлуку с любимой. Но уж потом...

— Ладно, мясо остывает, — сказал сенатор. — Давай немного подкрепимся. Силы нам еще пригодятся.

Луций послушно принялся за еду, без всякого, впрочем, аппетита, машинально.

— А когда они уезжают? — спросил он, проглотив первый кусок.

— Через несколько дней, — ответил Сатурнин. — Мой корабль, «Сфинкс», ты его знаешь, стоит в гавани Остии. Я уже отправил туда человека с приказом подготовиться к плаванию. Все зависит от того, когда в море выйдет караван, который пойдет в Александрию за пшеницей. Его ведь будет сопровождать военный эскорт, а это неплохо. Хоть часть пути наши женщины проделают в безопасности. Ведь цезарь сейчас так круто взялся за лигурийских пиратов, что я боюсь, как бы они с перепугу не переместились южнее, в Тирренское море, например.

Луций кивнул. Конечно, завидев боевые триремы, всякий морской сброд предпочтет держаться подальше. Ну, а от Сицилии до Утики уже более спокойные воды.

— А мы что будем делать? — спросил молодой патриций. — Ведь ты говорил что время не ждет.

— Действительно, — согласился сенатор. — Скоро Август вернется в Рим и сразу потом поедет провожать Тиберия, который направляется в Далмацию, чтобы принять командование тамошней армией. Цезарь собирается сопровождать его до Неаполя. Мне и другим сенаторам прислали приглашение участвовать в проводах. И я принял его.

Либон поднял глаза. Голос Сатурнина звучал очень серьезно. Да, развязка приближается.

— Ты понимаешь, о чем я говорю, — произнес сенатор. — Я обязан быть там, рядом с цезарем.

Все правильно. Если кто и сможет остановить руку Ливии, так только Гней Сентий Сатурнин. Луций знал это.

— А я? — спросил он в следующий момент.

— А ты... — Сенатор задумался. — Пока трудно сказать. Отдохни немного, соберись с силами. Вполне возможно, что ты понадобишься в решающий момент. Тогда я дам тебе знать.

— Хорошо, — ответил Либон. — Я постараюсь не подвести тебя. Ведь и наша с Корнелией судьба зависит от того, как тебе удастся справиться с ситуацией. Завтра я принесу жертву богам и спрошу авгуров, что нас ждет.

— Ну, — улыбнулся Сатурнин, — боги, конечно, иногда помогают людям. Но чаще мешают. Так что я не советовал бы тебе слишком уж полагаться на слова оракулов.

Сатурнин считался в Риме атеистом, за что многие осуждали его, но в душе уважали, не имея сами достаточно душевных сил, чтобы отказаться от веры в нёбожителей.

Луций тоже почувствовал некоторое неудобство — ведь он-то не сомневался в могуществе и мудрости олимпийцев.