Густав Эмар - Золотая лихорадка

Дон Себастьян исполнял свои обязанности гостеприимного хозяина с чисто мексиканским радушием и не жалел ничего, чтобы только доставить удовольствие гостю, старому другу его отца. Капитан с видимым удовольствием наслаждался развлечениями, которые устраивал для него молодой человек, и, с нескрываемым восторгом следя за той кипучей деятельностью, какую проявлял молодой Гверреро, все больше приходил к убеждению, что не ошибся. Если пробудить в сердце юноши честолюбие и жажду развлечений, тогда не трудно будет заставить его переменить это бесцельное существование селянина.

Во время охоты в прерии, в окрестностях асиенды, капитан не раз имел случай любоваться, как мастерски ездил молодой человек верхом и какого совершенства он достиг во всех упражнениях, требующих силы, гибкости и, в особенности, ловкости.

Один раз, когда охотники, сломя голову, летели вдогонку за великолепным семилетним оленем, которого только что согнали с места, они очутились лицом к лицу с кугуаром. Зверь вырос перед ними точно из-под земли и, видимо, не расположен был уступить дорогу.

Кугуар — это американский лев, у него нет гривы. Подобно всем остальным хищникам Нового Света, он редко нападает на человека, и только доведенный до последней крайности кидается на него, но тогда он нападает с такой яростью, что борьба с ним представляется очень опасной.

В тот раз кугуар, по-видимому, твердо решил сразиться со своими смертельными врагами. Капитан невольно ощутил ту внутреннюю нервную дрожь, которая пробирает самого храброго человека, когда он подвергается серьезной опасности. Однако он быстро оправился и, сжимая в руке ружье, хотел уже прицелиться в страшного зверя, который, присев на задние лапы и съежившись, устремил на него глаза, сверкавшие как раскаленные угольки.

— Не стреляйте, капитан, — сказал дон Себастьян совершенно спокойным голосом. — Вы ведь наверняка не привыкли к такой охоте и, сами не желая того, можете испортить шкуру, а это было бы очень жаль, потому что нам попался редкий экземпляр.

Затем дон Себастьян опустил свое ружье, достал из кобуры пистолет и, пришпорив своего коня и натянув узду, заставил его подняться на дыбы.

Лошадь поднялась почти перпендикулярно на задние ноги. Вдруг кугуар, испуская страшный рев, прыгнул вперед. Молодой человек сжал в шенкеля бока лошади, кинувшейся в сторону, и одновременно в упор выстрелил в зверя. Тот повалился на землю в предсмертных судорогах.

— Cuerpo de Cristo! 69— вскричал капитан. — Ты убил его сразу. Но только знаешь, мучачо, ты играл в опасную игру!

— Ба-а! — отвечал дон Себастьян, соскакивая с лошади. — Это вовсе не так трудно, как вы думаете. Нужна только привычка.

— Гм! И ловкость, чтобы убить налету такого зверя. Пуля попала ему прямо в глаз!

— Да. Охотники всегда стараются попасть в глаз, чтобы не портить шкуры.

— Я считаюсь хорошим стрелком, а между тем, я не стану держать пари, что обязательно проделаю эту штуку.

— Вы сами на себя клевещете.

— Вряд ли.

— Мой тигреро, бедняга Пенэ, лишится обычной премии в десять пиастров 70, ну что делать!.. Он сам виноват… Надо будет вернуться на асиенду и прислать кого-нибудь сюда забрать кугуара… Вы ничего не имеете против?

— Ровно ничего. Они вернулись назад.

— Гм! — бормотал про себя капитан, несясь галопом. — Сегодня же вечером я должен поговорить с ним начистоту.

Испано-американцы, обыкновенно, ничего не пьют ни во время обеда, ни за ужином, и только уже после того, как dulces , то есть пирожки и сласти, заменяющие десерт, убраны, хозяин и гости выпили по стакану воды, — на стол подают ликеры, и каталонское рефино 71начинает ходить по рукам. Тогда закуриваются сигары и пахитоски, а разговор, всегда несколько натянутый во все продолжение обеда, становится интимнее и дружественнее.

Капитан предусмотрительно выбрал эту минуту для того, чтобы начать свою атаку. Он не предполагал, что молодого человека в конце обеда убедить легче, — трезвость южноамериканцев вошла в пословицу, — но на сытый желудок человек делается уступчивее и скорее поддается влиянию.

Капитан подлил себе рефино в большой стакан с водой, закурил сигару, положил локти на стол и, устремив вопросительный взор на молодого человека, сказал ему:

— Мучачо, неужели жизнь, которую ты ведешь в этой глухомани, тебе нравится?

Удивленный этим вопросом, которого он совсем не ожидал, дон Себастьян не ответил ни слова.

— Да, — продолжал капитан, опорожняя свой стакан, — тебе здесь очень весело? Отвечай мне откровенно.

— Как вам сказать, капитан, мне до сих пор не приходилось не только самому жить иначе, но даже видеть, как иначе живут другие, поэтому я не могу дать определенного ответа на ваш вопрос… Но по временам меня как будто тяготит моя довольно праздная жизнь.

Капитан прищелкнул языком с видимым удовольствием.

— А-а! — проговорил он. — Ты не поверишь, как я рад слышать это от тебя.

— Почему?

— Это подает мне надежду, что ты согласишься на предложение, которое я хочу тебе сделать.

— Говорите, — с беспечным видом отвечал молодой человек, — я вас слушаю.

Капитан бросил свою сигару, раза два крякнул и наконец сказал грубым тоном.

— Себастьян, как ты думаешь, что если бы твой храбрый отец мог вернуться на этот свет и взглянуть на тебя?.. Что бы он сказал, видя, как ты безумно тратишь драгоценные годы своей юности?

— Я не совсем понимаю, чего вы от меня хотите, дорогой капитан.

— Очень возможно; я не оратор, но постараюсь изложить тебе все как можно яснее, и если ты меня не поймешь, сагау, значит, просто не хочешь понимать!

— Твой отец, мучачо, о жизни которого ты, вероятно, знаешь мало, был храбрым солдатом и хорошим офицером. Он был одним из первых борцов за нашу свободу, и имя его для всех мексиканцев является символом честности и преданности. В течение десяти лет твой отец сражался с врагами своей родины и терпел — богатый и знатный дворянин — самые тяжелые лишения, переносил голод, жажду, зной и холод весело и безропотно… А между тем он, если бы только пожелал, мог вести благодаря своему громадному состоянию самую беззаботную жизнь… Ведь ты любил своего отца?

— Увы, капитан, я до сих пор все еще оплакиваю потерю… Разве я могу забыть его?

— Забудешь. Ты скоро научишься как этому, так и многому другому. Бедный мальчик, на этом свете нет ничего вечного — ни радости, ни горя, ни удовольствия… Но вернемся к тому, о чем я тебе говорил. Если бы твоему отцу можно было покинуть жилище праведников, где, без сомнения, он почивает, он стал бы говорить с тобой так, как это делаю я в настоящую минуту. Он потребовал бы от тебя отчета в той бесполезной праздности, в которой ты проводишь свою молодость, не думая о своей стране, а ты можешь и должен ей служить. Неужели для того, чтобы создать тебе подобное существование, отец твой принес столько жертв?.. Ответь мне, пожалуйста, мучачо?