Густав Эмар - Миссурийские разбойники

Американцы с характерным для них энтузиазмом поспешили изгладить следы, оставленные войной за независимость; город, так сказать, помолодев, совершенно изменил свою наружность и принял веселый и счастливый облик, который придает такое замечательное очарование большим торговым центрам, где каждый легко зарабатывает себе пропитание трудом и, следовательно, доволен своей участью. Высадившись на берег, капитан отвел своего друга в сторону.

— Одно слово, — сказал он ему.

— Говори.

— Когда ты намерен оставить город?

— Сегодня вечером, за два часа до заката солнца.

— Так скоро!

— Да, я спешу подышать чистым воздухом обширных равнин и сбросить с себя цепи цивилизации.

— Обещай мне одно.

— Все, что хочешь.

— Я вынужден оставить тебя; мне надо отправиться к получателю товаров. Я пробуду там не более часа. Жди меня к завтраку.

— Я сам хотел тебе это предложить.

— Прекрасно; кроме того, обещай мне не заниматься приготовлениями к твоему отъезду, пока не увидишься со мной.

— Это еще зачем? За один час можно сделать многое; я повторяю тебе, что не хочу здесь ночевать.

— Будь спокоен; я помогу тебе наверстать потерянное время.

— Пожалуй, если хочешь.

— Ты сделаешь мне удовольствие.

— Коли так, я согласен.

— Благодарю. Итак, это решено?

— Еще бы!

— А где же мы будем завтракать?

— Здесь, если тебя все равно, — ответил Оливье, указывая на гостиницу, находившуюся у самой гавани.

— Прекрасно; за завтраком у нас будет замечательный вид на море… Я побежал. До скорого свидания!

— До скорого свидания! Они расстались.

— За коим чертом Пьер хочет, чтобы я ничем не занимался, пока я не увижусь с ним? Или он думает, что сегодня ему посчастливится больше, чем вчера, и удастся переменить мое намерение, — бормотал Оливье, смотря, как его друг Удалялся большими шагами. — Но он должен знать, что я никогда не переменю раз принятого намерения… Ну, посмотрим! Бедный друг! — прибавил он с подавленным вздохом. — Это единственный человек, искренне любящий меня, и о нем одном сожалею я, расставаясь со светом.

Разговаривая таким образом сам с собой, Оливье, связанный своим обещанием, добросовестно употребил час, которого потребовал у него друг, на прогулку по городу. Он осматривал магазины и примечал те, в которых обещал себе побывать, когда настанет время сделать покупки, необходимые для замышляемого им продолжительного путешествия.

Ровно через час оба друга встретились у дверей гостиницы; трудно было выказать большую аккуратность. Они вошли, заказали завтрак и велели подать его в отдельную комнату.

Кушанья были вкусны, они очень проголодались и весело позавтракали.

— Теперь поговорим, — сказал капитан, опуская в кофе ложку сахара.

— Поговорим, — ответил с улыбкой Оливье. — По-моему, ничего не может быть лучше, как после хорошего завтрака разговаривать с истинным другом, — добавил он, облокотившись о стол с сигарой в зубах.

— Это правда, однако через несколько часов ты по своей собственной воле лишишь себя, быть может навсегда, этого высокого наслаждения.

— Что же делать? Человек ненасытен; неизвестность невольно влечет его, и он бросает все, чтобы гнаться за тенью. Басня Лафонтена вечно будет справедлива… Но поговорим о другом; по-моему, ничего не может быть глупее, чем философствовать после вина.

— Ты прав. Твое здоровье!

— Твое здоровье. Этот ром превосходен, он лучше водки с кофе; а ты как находишь?

— Я люблю и то и другое. Знаешь, что я делал с тех пор, как расстался с тобой?

— Нет. Откуда мне это знать?

— Подожди, я тебе скажу.

Капитан встал, наклонился к окну, посмотрел направо и налево, сделал знак, после чего опять спокойно уселся на свое прежнее место напротив друга.

Оливье, хотя и не понял этих странных проделок и хотя любопытство его было сильно возбуждено, не сделал ни малейшего замечания и продолжал спокойно прихлебывать свой кофе, как будто ничего не заметил.

Пять минут спустя вошли несколько человек; они молча поклонились, положили на стол несколько свертков и ушли, заперев за собой дверь.

— Это что такое? — спросил Оливье, смотря на своего друга с комическим беспокойством.

— Ха-ха-ха! Любопытный! — вскричал капитан. — Поймал же я тебя! Стало быть, некоторые вещи имеют способность волновать тебя?

— Ты ошибаешься, это просто из участия…

— Хорошо, хорошо, мы вернемся к этому; еще пора не настала. Скажи мне, ты ведь едешь сегодня вечером?

— Непременно и даже, — прибавил Оливье, приподнимаясь с места, — я попрошу у тебя позволения…

— Успеем, — перебил капитан, положив руку на плечо друга, — черт побери, точно будто отсрочка будет для тебя гибельна!

— Нет, но…

— Подожди минуту.

— Хорошо.

— Будем говорить откровенно; хочешь?

— Я ничего лучшего не желаю.

— Мы старые друзья. Между нами щепетильность неуместна.

— Конечно, но куда ты клонишь?

— А вот куда; есть у тебя деньги?

— Уж не хочешь ли ты дать мне взаймы?

— Может быть; отвечай мне напрямик, как я спрашиваю тебя.

— Деньги у меня есть.

— Но под словом «деньги» я подразумеваю кругленькую сумму.

— Суди сам, у меня сто тридцать испанских унций 1, зашитых в поясе. Кроме того, в сумочке из кожи мускусной крысы, висящей на моей шее, лежит двенадцать бриллиантов, стоящих по меньшей мере сто двадцать тысяч франков. Ты успокоился?

— Почти, однако я недоверчив, как тебе известно.

— Ты хочешь видеть? Смотри.

Оливье достал сумочку, раскрыл ее и выкатил на стол двенадцать прекрасных бриллиантов.

— Как ты их находишь? — поинтересовался он.

— Великолепными, и если унции…

— О! Это уж чересчур. Какой же ты упрямец! Вот мой пояс; помимо того у меня в жилете зашито золотом почти две тысячи франков. Довольно этого — или, быть может, надо быть миллионером, чтобы путешествовать в стране, где богатство бесполезно.

Говоря таким образом, Оливье бросил на стол возле бриллиантов золото и пояс.

— Объявляю, что я остался доволен. Спрячь всю эту мелочь, — сказал капитан со смехом, — теперь моя очередь.

— Кажется, дело еще не кончено, — весело сказал Оливье, припрятывая свое богатство.

— Как ты нетерпелив! Я еще не успел и начать. Очень скоро я тебя заинтересую.

— Я жду, — ответил Оливье тоном человека, решившегося рискнуть.

— Теперь будем говорить серьезно.

— Да, это будет недурно.

— Ты все шутишь?

— Нет, напротив, я буду серьезен, как факир.

— Предупреждаю тебя, что ты не заставишь меня сбиться с мысли.

— Еще бы! Я знаю это, потому и покоряюсь. Продолжай; я буду нем, как рыба.

— Я прошу у тебя только пять минут; экий ты сумасброд!

— Я великодушен и даю тебе десять.