Густав Эмар - Валентин Гиллуа

Действительно почти в ту же минуту сестра-привратница, которая уже приходила докладывать настоятельнице о доне Серапио де-ла-Ронда, вошла в беседку.

— Сеньорита, — обратилась она к Елене. — Матушка-настоятельница желает говорить с вами и с донной Анитой немедленно, она ждет вас в своей келье с францисканцем.

Молодые девушки переглянулись, легкая краска выступила на бледных щеках донны Аниты.

— Мы следуем за вами, сестра моя, — отвечала Елена.

Молодые девушки встали, Елена взяла под руку свою подругу и наклонилась к ней.

— Мужайся, милая, — тихо шепнула она на ухо ей.

Они последовали за сестрой-привратницей, та привела их к келье настоятельницы, потом ушла.

Настоятельница разговаривала с большим воодушевлением с францисканцем; приметив молодых девушек, она замолчала и поспешно встала.

— Благодарите Бога, дитя мое, — сказала она, протягивая руки к донне Аните, — который в своем безграничном милосердии удостоил свершить для вас чудо.

Молодая девушка остановилась в изумлении, взволнованная против воли и бросая направо и налево испуганные взоры.

По знаку настоятельницы, францисканец встал и, отбросив капюшон, упал к ногам девушки.

— Анита, — сказал он голосом, прерывавшимся от волнения, — Анита, узнаете ли вы меня?

При звуке этого голоса, заставившего задрожать все фибры ее сердца, молодая девушка отступила назад, зашаталась и упала на руки Елены, вскричав голосом, который невозможно передать:

— Марсьяль! Марсьяль!

Рыдание вырвалось из ее стесненной груди и она залилась слезами.

Она была спасена, потому что неожиданная радость не убила ее.

Тигреро, столь же слабый, как и та, которую он любил, мог только слезами выразить свои чувства.

Несколько минут настоятельница и Елена опасались, что эти два существа, столь испытанные несчастьем, не найдут в себе необходимых сил, чтобы выдержать такое ужасное волнение. Но Тигреро вдруг вскочил, схватив в объятия молодую девушку (которая, со своей стороны, бросилась к нему), вскричав:

— Анита! Милая Анита! Я нашел вас наконец! О! Теперь никакое человеческое могущество не разлучит нас!

— Никогда! Никогда! — шептала она, опустив голову на плечо молодого человека. — Марсьяль! Мой возлюбленный Марсьяль, защитите меня, спасите меня!

— О да, я спасу вас, ангел мой! Мы будем соединены — даю вам клятву!

— Вы обещали мне быть осторожны, — вмешалась настоятельница. — Подумайте, какие опасности окружают вас, подумайте о неумолимых врагах, поклявшихся погубить вас. Заключите в вашем сердце чувства, которые, если обнаружатся при бесчисленных шпионах, подстерегающих вас, будут причиной вашей смерти, а может быть, и смерти бедной девушки, которую вы любите.

— Благодарю вас! — вскричал Тигреро. — Благодарю, что вы напомнили мне роль, которую я должен играть еще несколько дней; и если я забыл о ней на несколько секунд, то впредь уже не буду забывать этой роли. Не бойтесь, что я погублю счастливую будущность, ожидающую меня, — нет, я сумею преодолеть свои чувства и исполню советы истинных друзей, которым я обязан неизъяснимым счастьем этой минуты.

— О! Теперь я понимаю, — произнесла донна Анита. — Я понимаю таинственные советы, даваемые мне! Ах! Несчастье делает недоверчивой. Прости меня, Боже мой, простите мне, добрая матушка, и ты также, Елена, мой нежный и верный друг, я не смела надеяться, я опасалась засады!

— Я вас прощаю, бедное дитя, — отвечала настоятельница. — Кто может вас осуждать?

Донна Елена прижала свою подругу к сердцу, не говоря ни слова.

— О! Теперь наши несчастья кончились, Анита! — страстно шептал Тигреро. — У нас есть друзья, которые не оставят нас в борьбе, затеваемой нами против общего врага.

— Марсьяль, — отвечала молодая девушка твердым тоном, который удивил окружающих, — я была слаба, потому что была одна; теперь я знаю, что вы живы, что вы возле меня, чтобы поддерживать меня. О! Если бы мне пришлось пасть мертвой к ногам моего гонителя, я не изменю клятве, которую я дала: принадлежать только вам; считая вас умершим я оставалась верна вашей памяти, священной для меня. Пусть настанут дни испытаний — я сумею их пережить!

Эта сцена продолжалась бы еще долго, но благоразумие требовало, чтобы настоятельница прервала ее, как можно скорее. Выказав твердость только вследствие первого волнения, донна Анита чувствовала себя разбитой, она с трудом держалась на ногах, да и сам дон Марсьяль чувствовал, что энергия оставляет его.

Разлука была мучительна для влюбленных, соединенных столь чудесным образом, когда они не надеялись более увидеться; но их поддерживала надежда скоро встретиться снова под покровительством настоятельницы, которая столько сделала для них и неисчерпаемая доброта которой была им отдана безусловно.

В первый раз после своего вступления в монастырь донна Анита улыбалась сквозь слезы, когда обращалась к Богу со своей ежедневной вечерней молитвой.

Тигреро удалился, чтобы дать отчет Валентину, о том, что происходило на этом свидании, столь давно желанном.

Донна Елена задумчиво направилась в свою келью; молодая девушка мечтала, — о чем? Может быть, она сама этого не знала; однако несколько дней докучливая мысль беспрестанно возмущала ее, хотя донна Елена не могла объяснить причину, спокойное зеркало, в котором отражались ее мысли.

Честолюбие — самое ужасное и самое обманчивое из всех человеческих страстей, в том смысле, что оно совершенно сушит сердце и никогда не может насытиться.

Генерал дон Себастьян Герреро не принадлежал к числу людей холодно-жестоких, которыми управляет только инстинкт зла, которых влечет запах крови; но с неумолимой логикой честолюбцев он шел прямо к своей цели, уничтожая без сожалений и без угрызений совести, все препятствия на пути между собой и той целью, которой он поклялся достичь. Он считал людей пешками в той великой партии, которую он разыгрывал, стараясь оправдаться и заглушить свою совесть фразой, которую говорят честолюбцы всех времен и всех стран: Цель оправдывает средства.

Его тайным честолюбием, которое в день притворной откровенности он выказал в разговоре с графом де Пребуа-Крансе в Гермозильо, было не сделаться независимым, а просто заставить избрать себя президентом Мексиканской республики.

Генерал Герреро не из ненависти погубил графа. Честолюбцы, всегда готовые жертвовать своими чувствами во имя своих целей, не знают ни ненависти, ни любви — нет, надо искать другую причину юридического убийства графа, убийства столь неумолимо совершенного; генерал опасался графа как противника, которого он должен был встречать в Соноре, где завязались первые петли, которыми он опутывал Мексику.