Эжен Сю - Агасфер. Том 3

— Справедливо, господин, — с горькой иронией продолжал метис. — Она хочет по-своему доказать мне свою любовь… Хорошо… мне остается только покориться…

И, (внезапно остановившись, метис закрыл лицо руками и громко застонал. Выражение его лица было так ужасно и мучительно, что Джальма с тревогой схватил его за руку и взволнованно сказал:

— Успокойся… не волнуйся так… послушай увещевания друга… они отгонят дурные мысли… Говори, что с тобой?

— Нет, нет, это слишком страшно!

— Говори, прошу тебя…

— Оставьте несчастного с его неизлечимым горем…

— Неужели ты считаешь меня на это способным? — спросил Джальма с кротостью и достоинством, которые, казалось, произвели сильное впечатление на метиса.

— Увы! Господин… — продолжал он, все еще колеблясь. — Вы требуете?

— Да, требую… Говори…

— Ну, так я вам не все сказал… меня удержал стыд… боязнь насмешки… Вы спрашивали, почему я думал, что мне изменили?.. Я говорил… о подозрениях… о холодности… этого мало! Сегодня вечером эта женщина…

— Говори…

— Эта женщина назначила свидание… человеку… которого она предпочитает…

— Кто тебе это сказал?

— Некто, пожалевший о моем ослеплении.

— А если он тебя обманул или сам обманывается?

— Он обещал мне дать доказательства!

— Какие же доказательства?

— Он предложил мне присутствовать при их свидании. «Быть может, это свидание невинно, несмотря на все признаки. Судите сами, и, если у вас хватит на это мужества, вашей мучительной нерешительности наступит конец», — сказал мне этот человек.

— Что же ты ему ответил?

— Ничего… Я потерял голову и пошел просить вашего совета… — Затем, с жестом отчаяния, метис прибавил, дико расхохотавшись: — Совета… совета… я должен был его просить у лезвия моего кинжала… Оно ответило бы мне: «Крови!.. Крови!»

И метис судорожно схватился за рукоятку кинжала, который был заткнут у него за поясом.

Есть какая-то роковая, пагубная заразительность в подобных вспышках. При виде гневного, перекошенного яростью и ревностью лица Феринджи Джальма вздрогнул. Ему вспомнился безумный гнев, овладевший им, когда княгиня де Сен-Дизье говорила Адриенне, что та не посмеет отрицать: Агриколь Бодуэн, ее мнимый любовник, был найден у нее в спальне.

В ту минуту, благодаря гордому, полному достоинства виду молодой девушки, Джальма почувствовал презрение к низкой клевете, на которую Адриенна не хотела даже отвечать. Но несмотря на это, два или три раза эта мысль болезненно мелькала в голове Джальмы точно огненная полоса, хотя она и исчезла затем бесследно среди его ясного счастья и бесконечного доверия к сердцу Адриенны.

Все эти воспоминания, а также страстное сопротивление Адриенны пробудили в душе принца глубокое сочувствие к Феринджи, причем он невольно видел страннее сходство в положении метиса со своим собственным. Зная, до чего может довести гневное ослепление, принц ласково заметил:

— Я обещал тебе свою дружбу… и хочу ее доказать.

Метис, охваченный немой яростью, казалось, не слыхал слов своего господина.

Последний положил руку ему на плечо и сказал:

— Феринджи… выслушай меня…

— Простите меня… — воскликнул метис, как бы пробуждаясь. — Простите… господин мой!

— В ужасных сомнениях, в жестоком подозрении, овладевшем тобой… не у кинжала надо спрашивать совета, а у друга… и я дам тебе этот совет… потому что я друг твой.

— Господин!

— На это свидание, которое докажет тебе измену или невиновность той, которую ты любишь… ты должен пойти…

— О да! — с мрачной улыбкой ответил метис, — да… я пойду!

— Но ты пойдешь не один!

— Что вы хотите этим сказать? Кто же пойдет со мной?

— Я…

— Вы, господин?

— Да… чтобы избавить тебя от совершения преступления… Я знаю, как слеп и несправедлив часто бывает первый порыв гнева…

— Да… но зато он за нас мстит! — с жестокой улыбкой возразил метис.

— Феринджи… сегодня я свободен… я тебя не оставлю… — решительно сказал принц. — Или ты не пойдешь на это свидание, или пойдешь со мной…

Метис, как бы побежденный великодушной настойчивостью Джальмы, упал к его ногам, взял его руку и, приложив ее сперва ко лбу, а потом к губам, ответил:

— Господин… надо быть великодушным до конца и простить меня…

— Простить? За что?

— Прежде чем прийти к вам… я имел дерзкое намерение просить вас о том… что вы мне сейчас предложили… Да… боясь, что мой гнев может завести меня слишком далеко… я думал просить вас о милости, в которой вы отказали бы, быть может, равному вам… Но затем… я не посмел… я боялся сознаться, что боюсь измены… и пришел только сказать, что несчастлив… Ведь вам одному я мог… доверить это.

Невозможно передать, с какой трогательной простотой и наивностью были сказаны эти слова. За дикой вспышкой последовали слезы и тихая грусть.

Джальма, искренне тронутый, протянул метису руку, поднял его и сказал:

— Ты был вправе требовать у меня доказательства дружбы… и я рад, что предупредил твою просьбу. Полно! Мужество и надежда… Я пойду с тобой на это свидание, и если можно верить, что наши желания должны исполниться… то твои опасения окажутся ложными.

Когда настала ночь, метис и Джальма, закутанные в плащи, сели в карету, которая повезла их к дому госпожи де ла Сент-Коломб.

Прежде чем продолжить наш рассказ, необходимо вернуться к предыдущим событиям.

Нини Мельница, не подозревая истинной цели Родена, откупил на день по его поручению у госпожи де ла Сент-Коломб, алчной и скупой по натуре, за очень крупную сумму право пользоваться ее квартирой. Госпожа де ла Сент-Коломб, конечно, согласилась на выгодное предложение и уехала с утра вместе со своей прислугой, которой она предложила в награду за верную службу отправиться на весь день за город.

Оставшись хозяином квартиры, Роден тщательно переоделся, чтобы его не узнали; он надел черный парик, синие очки, плащ и спрятал подбородок в высоком шерстяном галстуке, утром он зашел с Феринджи, чтобы ознакомиться с расположением квартиры и дать тому необходимые указания. Оставшись после Родена в квартире, метис со свойственной ему ловкостью в продолжение двух часов устроил там все соответственно указаниям иезуита и вернулся к Джальме, где с отвратительным лицемерием разыграл описанную выше сцену отчаяния.

Во время переезда с улицы Клиши до дома госпожи де ла Сент-Коломб Феринджи продолжал разыгрывать роль безутешного страдальца и, наконец, глухим, отрывистым голосом заявил:

— Господин… если мне изменили… я должен отметить.

— Самая лучшая месть — презрение! — отвечал Джальма.

— Нет, нет, — с гневом возражал метис, — этого мало… Чем ближе подходит время, тем больше я убеждаюсь, что я жажду крови…