Жильбер Синуэ - Порфира и олива

Затаившись в потемках, Калликст, ни словечка не пропустивший из Ипполитовых речей, никак не мог понять, откуда берется то единодушное одобрение, которое, как он чувствовал, все это вызывает у окружающих.

Флавия стояла в первом ряду. Ее застывшие черты выражали беспредельный покой, казалось, ее душа унеслась куда-то вдаль.

Затем священнослужитель призвал верующих к общей молитве. Раздались песнопения. И тут впервые, почти что наперекор сопротивлению собственного тела, Калликст почувствовал, как им овладевает волнение. Эти звуки напомнили ему гимны, что пели в его родной Сардике.

Между тем образовалась процессия: верующие, один за другим подходя к низенькому столу, выкладывали на него содержимое плетеных корзин, которые они принесли с собой. Эти дары, в большинстве случаев весьма скромные, состояли чаще всего из пищевых продуктов: были здесь сосуды с вином, виноград, масло, молоко и мед. Другие — таких было немного — принесли в дар изделия из меди и серебра.

Но вот толпа окружила стол и священника. Последний слегка развел руки и воскликнул:

— Господь да пребудет с вами!

— И со духом твоим!

— Возблагодарим Господа, Бога нашего!

— Праведного и всеблагого!

Тут Ипполит воздел обе руки вверх и принялся читать нечто вроде молитвы, откуда Калликст уловил только одно выражение, оно звучало как: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим».

Он насилу удержался от раздраженного жеста, сам не зная, что его бесит сильнее — суть проповедуемых идей или то, что об этих вещах толкует Ипполит.

— Последний же теперь обратился к группе катехуменов — новообращенных:

— Отрекаешься от Сатаны?

— Отрекаюсь.

— Отрекаешься от козней его?

— Отрекаюсь.

— Отрекаешься от услад его?

— Отрекаюсь.

В то время как Флавия и прочие, сдвинувшись со своих мест, пошли, затянув новые песнопения, Калликст призадумался, каков же истинный смысл всех этих фраз.

Вскоре масляные лампы заменили факелами. Их свет достигал середины просторной круглой залы, в стенах которой были выдолблены ниши. Восьмиугольный бассейн в центре помещения окружали фонтанчики: тонкие струи воды низвергались в него из разинутых пастей бронзовых гриффонов.

Верующие обступили этот водоем, встав полукругом, между тем как Ипполит и новообращенные сбросили одежды.

Поискав глазами Флавию, Калликст обнаружил ее среди других женщин в тот момент, когда она распускала свои длинные золотистые волосы.

По знаку Ипполита раздались ликующие песнопения, а новообращенные образовали три группы. Первыми были дети — обратившись спиной к западу, они по ступенькам спустились в бассейн так, что вода достигла их плеч, но тут же снова вышли оттуда с противоположной стороны, где их ждал Ипполит. Одного за другим он вопрошал их:

— Веруешь в Отца, Сына и Духа Святого?

И всякий раз твердо звучал один и тот же ответ:

— Верую!

Тогда, выплеснув на неофита немного воды, Ипполит объявлял:

— Прими крещение!

Затем настал черед мужчин и, наконец, женщин.

Флавия была во главе их вереницы. Не успела она выйти из воды, как он чуть не бросился к ней, но верующие, как-то невзначай сгрудившись вокруг девушки, загораживали ему дорогу. Ей помогли снова облачиться в белоснежную шерстяную тунику без пояса. На ноги ей надели войлочные туфли, а кто-то увенчал ее чело маленьким цветочным венком.

Калликст еще пытался пробиться к ней сквозь толпу, когда за его спиной прозвучал голос Эфесия:

— Не нарушай мира...

— И в мыслях не имел, — сухо отозвался он.

Смирившись с неизбежностью, он последовал за процессией, которая теперь направилась в триклиний.

Эфесий, который отошел в сторону, чтобы разделить с братьями хлеб и вино, которых было, впрочем, немного, возвратился к нему:

— Хочешь принять участие в агапе?

Калликст знал: так у них называется общая трапеза.

— Нет, — отрезал он. — Я бы предпочел просто потолковать с твоим сыном. У меня есть к нему вопросы.

Удивленный, бывший вилликус какое-то время раздумывал, потом ответил:

— Хорошо. Но не здесь. Следуй за мной.

Он отвел фракийца в укромную комнату, расположенную в стороне от прочих, и туда же к нему вскоре явился Ипполит.

— Мой отец сказал, что ты желаешь поговорить со мной. Что случилось?

Калликст нервно пригладил свои черные вихры:

— Я предпочел бы разобраться. Понять хочу. Как ты можешь проповедовать покорность и повиновение несчастным, страдающим под рабским ярмом? Как можешь призывать их смиряться и любить хозяев? Стало быть, это и есть то, что вы предлагаете угнетенным? Стать сообщниками собственных притеснителей?

— Я вижу... Да кто ты такой, чтобы столь строго судить о словах Павла?

— Ты сам знаешь: я раб. Прежде всего, раб, а потому не могу признать Бога, каков бы он ни был, если он благословляет закабаление человека.

В былые времена сын Эфесия лопнул бы от злости, теперь же он овладел собой, поразив Калликста спокойствием и твердостью своего ответа:

— Ты рассуждаешь так, потому что не знаешь. Ты не знаешь, что мы — всюду. Во дворцах цезарей, в патрицианских домах, в легионах, в мастерских, в эргастулах. Если однажды утром мы выступим с прямым призывом к освобождению всех рабов, это станет сигналом к развязыванию такой борьбы, какой мир еще не видел. Вот то, что ты счел бы справедливым? Кровопролитие? Неужели так трудно понять, что нужно не разжигать ненависть, а стараться утишить боль израненных сердец? Знаешь, сколько римлян пало жертвой ярости своих рабов? Больше, чем от бесчинств тиранов! Подумай лучше о том, что Бог христиан не может оправдать подобное ожесточение.

Калликст молчал, вглядываясь в Ипполита. Его разум терзали противоречивые помыслы, с которыми он уже не справлялся. Он чувствовал, что если пробудет здесь подольше, под вопросом окажутся его самые нерушимые, самые заветные убеждения. И тогда он просто ушел. Без единого слова.

Апрель 186 года .

Карпофор поерзал на скамье, наклонился вперед, тем самым, прервав работу своего брадобрея.

— Вы все, здесь присутствующие, послушайте меня внимательно. Под нашим кровом скоро произойдет важное событие. Событие, имеющее величайшее значение.

Всадник выдержал паузу, словно хотел принудить слушателей хорошенько затаить дыхание.

— Нынче вечером нас посетит император!

— Император? — вскричала Корнелия в замешательстве.

— Император, — подтвердил Карпофор, распираемый восторгом.

— Ты хочешь сказать, что Коммод... Сам Коммод?

— Ну разумеется, женщина, кем же еще он, по-твоему, может быть?

Засим он обернулся к Елеазару, Калликсту и прочим рабам, на сей раз уже их вопрошая: