Поль Феваль - Юность Лагардера

К полудню на горизонте не осталось и следа от испанской эскадры.

Однако вскоре матрос-сигнальщик радостно закричал:

— Вижу корабль!

— Где?

— С подветренной стороны!

— Начать погоню! — уверенно и четко отдал команду Оливье.

И тотчас же раздалась еще одна, долгожданная команда:

— Приготовиться к бою!

«Звезда морей» устремилась в погоню за своей добычей — новенькой торговой шхуной, на брам-стеньге которой развевался флаг ненавистной Испании.

Оливье доверил штурвал одному из своих лучших матросов по прозвищу Попутный Ветер и, выстроив на палубе команду из восьмидесяти свирепых бородатых корсаров, вооруженных ружьями и абордажными топорами, объявил:

— Всегда лучше встречать врага улыбкой, нежели обрушивать на него поток проклятий.

Когда же бриг подошел к испанскому кораблю почти вплотную, Оливье прокричал:

— Господа, мы все здесь добрые христиане и желаем вам долгой и счастливой жизни… Но чтобы мы могли сохранить вам эту жизнь, вы должны нам помочь. Наши запасы подходят к концу, поэтому нам требуется мука… У нас кончилось вино и нечем запивать оставшуюся солонину… Право же, мне так неловко…

И он, сняв шляпу и галантно поклонившись, прибавил:

— Благородные люди всегда смогут договориться между собой, не так ли, высокочтимые идальго? Главное — это вежливость…

Выстроившаяся позади Оливье грозная команда корсаров как бы между прочим прицелилась в сгрудившихся на палубе испанцев.

Противник прекрасно знал убийственную силу и меткость ружей флибустьеров, поэтому капитан торгового судна, незамедлительно появившийся у левого борта, также снял шляпу и ответил:

— Вы правы, сударь. Воспитанные люди всегда могут прийти к согласию…

А дальше стали происходить удивительные вещи. За два часа все, что было ценного на испанском судне, было аккуратно переправлено на борт «Звезды морей» самими же испанцами, счастливыми, что им удалось так легко отделаться. Каждый из них давал в душе обещание в первом же порту поставить свечу перед статуей Святой Девы.

Корсаров также устраивал такой исход дела. Монбар и ему подобные были скорее исключением, чем правилом. Большинство флибустьеров бороздило моря не столько ради славы, сколько ради наживы, и возможность получить трофеи без риска для жизни их очень обрадовала.

С этого дня Оливье стал побеждать своего противника, убеждая его, и выходило это у де Сова просто превосходно. Впрочем, за спиной капитана всегда стояли восемь десятков до зубов вооруженных каперов…

Слухи о необычных подвигах капитана Фламанко достигли Тортуги, и отныне его стали именовать не иначе как Морским Рыцарем.

Капитан Фламанко прославился почти столь же стремительно, как и Монбар, однако совсем по иным причинам. Истребитель с поистине дикой радостью подсчитывал трупы сраженных им испанцев и мало интересовался полученными трофеями; Морской Рыцарь не убивал никого, что совершенно не укладывалось в уме Монбара, однако привозил в Бас-Тер все, на что были так падки его обитатели: муку, ткани, оружие, золото, серебро, драгоценные камни.

Команда любила его за вежливое обхождение, а также за то, что он нашел способ сделать их богатыми, не подвергая опасности их жизни, или, как говорили среди флибустьеров, «не дырявя понапрасну шкуры». Уважительное отношение к противнику, введенное в обиход дворянином из Пуату, немало способствовало тому, что уже через шесть месяцев Фламанко и Турмантен стали обладателями довольно значительного состояния.

Но Оливье никогда не забывал о своей дочери и постоянно испытывал страх, что она, будучи проданной на Тортугу, попадет туда в его отсутствие и станет добычей корсаров или буканьеров.

Напрасно его друг Турмантен утешал его:

— Послушай моего совета: успокойся! Ты стал знаменит, Береговое братство признало тебя, черт побери! Тебе повинуются. Если твою дочь действительно продадут и отправят сюда, то у тебя вполне хватит средств или купить ее самому, или же выкупить у того, кто захотел бы завладеть ею.

— Но, любезный мой Турмантен, а вдруг ее привезут сюда, когда я буду в море? Попав в шторм, мы можем оказаться в ловушке или же в тумане наскочить на мель… Что до нашей вежливости, так она хороша до поры до времени… Я отнюдь не считаю, что наши пушки должны всегда молчать, придет пора — и они заговорят, а я вместе со всеми пойду на абордаж… И как знать, что ждет меня в этих будущих боях…

И тут Турмантен неожиданно воскликнул:

— Придумал! Я знаю, как все устроить.

Но сколько Оливье ни расспрашивал его, он больше ничего не сказал.

Через два дня Турмантен радостно заявил другу:

— Нас ждет губернатор! Он непременно наговорит тебе кучу комплиментов, потому что Монбар все уши ему прожужжал, рассказывая о тебе.

Жан Дюкасс, сорокадвухлетний губернатор Тортуги, был морским офицером. Уже больше года он представлял на острове власть французского короля. Авторитет его, изначально весьма высокий, за это время еще более возрос.

Родившись в Беарне, он с самого детства полюбил море; когда ему исполнилось четырнадцать лет, он, не имея более возможности противиться голосам морских сирен-соблазнительниц [47], поступил во флот. Самую большую радость он испытал в двадцать девять лет, когда сам король назначил его капитаном одного из своих военных кораблей.

Капитан Дюкасс обосновался в Порт де Ла Тортю, ибо в Бас-Тере, главном портовом городе острова, являвшемся резиденцией Берегового братства и местом обитания большинства жителей, не было дома, приличествующего губернатору.

Город Порт де Ла Тортю — если только это гордое слово можно применить к вышеуказанному поселению — состоял из нескольких десятков хижин, сооруженных из досок и покрытых ветками кустарника (в этих хижинах жили буканьеры), а также немногочисленных «домов».

Основу этих домов составляли спиленные стволы толстых деревьев, разветвлявшиеся на конце в виде вил. «Вилы» вкапывались в землю остриями вверх и на эти острия укладывали стволы потоньше и большие ветви; полученный таким образом настил именовался крышей, или гребнем. Вокруг вкапывали столбики пониже, прибивали к ним поперечные деревянные перекладины и возводили нечто вроде глухого забора. Затем пол устилали пальмовыми листьями или тростником, и работа считалась оконченной.

Интересно, что обитатели этих домов не спали в них, а ночевали под открытым небом, поближе к плетеной изгороди, обычно окружавшей подобное жилище. Спальное место представляло собой огромный тюфяк, набитый сухими банановыми листьями и уложенный на вбитые в землю чурбачки, — так, чтобы своеобразное ложе располагалось на высоте двух-трех футов над землей. Сверху натягивали полотняный тент, защищавший от палящей жары во время сиесты и от первых лучей утреннего солнца.