Поль Феваль - Юность Лагардера

Через полчаса Гастон де Варкур привел на место схватки ночных дозорных, и вскоре те уже составляли протокол.

Армель, сонная и то и дело трущая себе кулачками глаза, все же смогла дать показания; графиня Жанна сообщила то, что узнала от несчастной Марипозы Гранда. Все факты подтверждали виновность Злой Феи. Лишь Анри не счел нужным говорить о засаде в доме с зелеными ставнями.

Прошло две недели. Утром, около одиннадцати часов, перед Оливье де Совом, который накануне передал письмо и рапорты губернатора Жана Дюкасса господину Поншартрену, государственному секретарю, морскому министру и министру королевского двора, открылись двери кабинета Людовика XIV.

Монарху уже подробно доложили обо всех обстоятельствах дела, но, чтобы принять окончательное решение, он пожелал выслушать самого капитана де Сова. Как обычно, король был чрезвычайно любезен.

Просматривая бумаги, разложенные на столе, он задавал очень точные вопросы о количестве корсарских кораблей, которые могла выставить Тортуга, и о численности флибустьерского войска. Затем Людовик доверительно сказал молодому человеку:

— Мы долго колебались, сударь, прежде чем решиться на союз с «береговыми братьями». Иностранные газеты, особенно голландские, кричат о злодеяниях флибустьеров… Конечно, другой климат, другие нравы… Нам известно, что под антильским небом многое выглядит по-иному. Впрочем, испанцы совершили столько зверств в Америке, да и в Европе, что вряд ли заслуживают названия христианской нации.

И, вскинув голову, добавил жестко:

— Мы желаем покончить с Испанией. Мы приняли решение завершить разгром отвратительной империи Карла V. Мы полагаем, что в Вест-Индии ее могуществу будет нанесен сокрушительный удар. Вот почему мы склонны принять предложения губернатора Дюкасса. На Тортугу вскоре прибудет господин де Пуанти, командующий эскадрой. В настоящее время ему удалось собрать довольно сильный флот: семь больших кораблей, одиннадцать фрегатов, несколько бригантин, не говоря о сторожевых катерах, плотах и брандерах [64]. Вы будете сопровождать эту эскадру, сударь, на вашем бриге «Звезда морей». Мы назначаем вас капитаном. Я с удовольствием подпишу ваш патент.

Сияющий Оливье поклонился, покраснев от радости.

Если раньше он был всего лишь офицером флибустьерского флота, то теперь он становился капитаном на службе короля. Он открыл рот, чтобы поблагодарить монарха, но Людовик остановил его жестом, полным благородства.

— Это награда за вашу порядочность и человеколюбие, сударь. Мы желаем, чтобы все твердо знали: когда будет заключен мир, мы начнем жестоко пресекать грабежи и разбой…

В глубине души Оливье понимал, что это означает смертный приговор для Тортуги. Он невольно подумал: «Что сталось бы с флибустьерами, если бы они вступили в союз с Испанией?»

Он уже собирался покинуть кабинет — пятясь и кланяясь, как того требовал этикет, — но Людовик XIV, улыбнувшись ему, вдруг произнес удивительные слова:

— Этот день переменит вашу судьбу, господин де Сов…

— Ваше величество, — воскликнул капитан, — король оказал мне великую милость, назначив…

— Вас ожидает гораздо большее!

Чуть склонив голову, монарх сделал прощальный жест правой рукой, и Оливье де Сов, не помня себя от счастья, очутился в знаменитой зале, которую называли «Бычий глаз», поскольку свет в нее проходил через круглое окно. Здесь всегда толпились придворные, просители, министерские чиновники — все в сверкающих ослепительных нарядах. Это был центр дворцовых интриг.

Едва закрылась дверь королевского кабинета, как Оливье в изумлении вскричал:

— Лагардер!

Он узнал этого бешеного юнца, который две недели назад ускользнул от него в Сен-Клу. Перед ним стоял подлый похититель Армель, посмевший поднять руку на его дитя!

Безумная ярость овладела им. Забыв о том, где находится, он выхватил шпагу с криком, скорее даже с воплем:

— Негодяй! На этот раз я заставлю тебя говорить!

Эта дикая выходка была встречена общим ропотом.

Принцы, маршалы, пэры Франции, герцоги и графы были настолько потрясены, что застыли на месте. Впрочем, все произошло очень быстро, и вмешаться никто не успел. Анри, отразив удар, промолвил, улыбаясь:

— Вы сказали «негодяй», сударь? Вот слово, которое вы не должны больше произносить! Разве не вы напали на меня вместе с дюжиной головорезов и…

Вдруг двери королевского кабинета рывком распахнулись, и на пороге возник Людовик с нахмуренным челом:

— В чем дело, господа?

Все, обнажив головы, склонились. Две шпаги благоговейно опустились перед королем.

Но в тот момент, когда Людовик XIV с недовольным видом сделал шаг вперед, чтобы побранить, а, возможно, и наказать дуэлистов, в сверкающей толпе придворных произошло какое-то движение: инстинктивно расступившись, они образовали проход, по которому величественно шествовала госпожа де Ментенон. За ней шли Армель, графиня де Монборон и виконт де Варкур.

Король, сняв шляпу, поклонился, а потом удалился в кабинет. Он был предупрежден и, по соображениям высшей деликатности, не желал стеснять своим присутствием свидетелей и участников трогательной сцены.

Маркиза с нежностью смотрела на Армель, которая, устремившись в объятия отца, бросилась затем на шею Анри де Лагардеру. В волнении было сказано очень мало слов. Лишь позднее, в комнате, куда госпожа де Ментенон увлекла своих протеже, языки развязались: плача и смеясь, все говорили взахлеб, словно наверстывая долгие годы разлуки.

Как описать эти счастливые минуты? Радость косноязычна и выражает себя в несвязных восклицаниях, вздохах и поцелуях.

…Армель едва не лишилась чувств, припав к груди отца. А тот, крепко обняв своего друга Турмантена и вручив ему руку возлюбленной дочери, обратился к шевалье де Лагардеру.

— Сударь, — сказал он взволнованно, — не знаю, как и чем загладить свою вину перед вами… Меня подло обманули, предали, и я дважды поднял на вас шпагу… Только что я нанес вам оскорбление перед лицом двора… Прошу вас простить меня! Вы достойнейший из дворян, и я не встречал души столь чистой, как ваша! Моя Армель обязана вам не только жизнью, но и счастьем…

Анри печально улыбнулся.

— В ту ночь в Сен-Клу и четверть часа назад перед кабинетом короля ваша жизнь висела на волоске… О! Вы фехтуете превосходно, но ярость мешала вам… Три или четыре раза вы раскрывались, и я мог нанести смертельный удар… Вас спасло сходство с дочерью… В вашем лице я видел черты нашей белокурой Армель… Я тоже должен просить у вас прощения… Не будь этого сходства, я бы убил вас! Итак, мы в расчете!

Они обнялись, а госпожа де Ментенон сказала: