Поль Феваль - Горбун, Или Маленький Парижанин

— Сегодня? — переспросила донья Крус, увидев, что девушка умолкла.

Аврора отвернулась от нее и вытерла слезинку. Донья Крус с волнением вглядывалась в подругу. Цыганка легко и без сожалений рассталась с ослепительными иллюзиями, посеянными Гонзаго в ее душе. Она была словно просыпающийся ребенок, который еще улыбается красивому сну.

— Крошка моя, — продолжала она, — ты — Аврора де Невер, я верю. Немного найдется герцогинь, у которых есть дочери вроде тебя. Но ты только что произнесла слова, которые заставили меня встревожиться и даже испугаться.

— Какие слова? — спросила Аврора.

— Ты сказала: «О моей гибели должны позаботиться другие».

— А я и забыла, — отозвалась Аврора. — Я была здесь одна, голова у меня горела и раскалывалась, и эта горячка, должно быть, придала мне смелости: я вышла из комнаты и показанным тобою путем — по потайной лестнице, через коридор — добралась до будуара, где мы недавно с тобою были Там я приблизилась к двери, из-за которой тогда тебя звали. Шум уже утих. Я посмотрела в скважину. За столом не осталось ни одной женщины.

— Нас попросили удалиться, — объяснила донья Крус.

— А ты знаешь почему, милая Флор?

— Гонзаго сказал… — начала цыганка.

— Ах! — вздрогнула Аврора. — Так значит человек, который командовал остальными, и есть Гонзаго?

— Да, принц Гонзаго.

— Не знаю, что он вам сказал, — проговорила Аврора, — но это была ложь.

— Почему ты так думаешь, сестричка?

— Потому что скажи он правду, ты бы не пришла за мною, моя славная Флор.

— Так какова же она, эта правда? Ну, говори же, я просто схожу с ума!

Несколько мгновений Аврора молча сидела, задумчиво положив голову на грудь подруги.

— Заметила ли ты, — наконец проговорила она, — букеты цветов, которыми украшен стол?

— Конечно, они такие красивые.

— А Гонзаго не говорил тебе: «Если она откажется, то будет свободна?»

— Это его слова.

— Ну так вот, — положив ладонь на руку доньи Крус, продолжала Аврора, — когда я заглянула в скважину, говорил Гонзаго. Все были бледны, неподвижны и слушали его молча. Тогда я приложила к скважине ухо. И услышала… Дверь в комнате скрипнула.

— Ты услышала?.. — повторила донья Крус.

Аврора не ответила. В дверях появилась бледная и слащавая физиономия господина де Пероля.

— Ну, сударыни? — проговорил он. — Вас ждут.

Аврора тотчас же встала.

— Иду, — проговорила она.

Когда все трое поднимались по лестнице, донья Крус подошла вплотную к подруге и тихонько спросила:

— Ну, ответь же, что ты хотела сказать насчет цветов?

Аврора пожала ей руку и с тихой улыбкой ответила:

— Цветы красивы, ты это правильно сказала. Господин де Гонзаго галантен, как истый вельможа. Если я откажусь, то не только буду свободна, но и получу букет цветов.

Донья Крус пристально посмотрела на нее: она чувствовала, что за этими словами кроется нечто грозное и трагическое, но что — догадаться не могла.

— Браво, горбун! Мы выберем тебя королем выпивох!

— Держись, Шаверни! Не сдавайся!

— Шаверни вылил полбокала себе на жабо, это жульничество!

Принесли потребованные горбуном большие бокалы. Их появление исторгло радостный вопль. Это были два громадных сосуда богемского хрусталя, в которых подавали прохладительное питье. Каждый вмещал добрую пинту. Горбун вылил в свой бокал целую бутылку шампанского. Шаверни хотел последовать его примеру, но руки у него уже дрожали.

— Ты что, маркиз, хочешь, чтоб я потеряла пять «внучек»? — воскликнула Нивель.

— Как бы славно у нашей Нивель получились слова: «Пусть он умрет!» — заметил Навайль.

— А, черт! — отозвалась дочь Миссисипи. — Деньги ведь заработать непросто!

Зрители заключили множество пари, и многие были согласны с Нивель. Когда Флери, которая об заклад не билась, рискнула заметить, что состязание пора уже заканчивать, ее предложение было встречено бурей протестов.

— Мы только начинаем, — засмеялся горбун. — Помогите кто-нибудь маркизу наполнить бокал.

Стоявшие рядом с Шаверни Носе, Шуази, Жиронн и Ориоль налили бокал до краев.

— Эх, — вздохнул Плюмаж-младший, — чистый перевод Божьего напитка, да и только!

Что же касается Галунье, то его невинный и восхищенный взгляд останавливался то на Нивель, то на Флери, то на Дебуа. Он сидел и бормотал в пустоту какие-то пылкие слова. Нет сомнений, что человек столь пламенной и вместе с тем нежной конституции был создан для того, чтобы возбуждать немалый интерес у дам.

— Ваше здоровье, господа! — воскликнул горбун, поднимая чудовищный бокал.

— Ваше здоровье! — заплетающимся языком повторил Шаверни.

Жиронн и Носе поддержали его трясущуюся руку. Поклонившись окружающим, горбун продолжал:

— Эта чаша должна быть выпита залпом, не переводя дыхания.

Он поднес бокал к губам и не спеша вытянул его до дна. Раздались бешеные рукоплескания.

Поддерживаемый товарищами, Шаверни тоже осушил свой сосуд, однако любой с легкостью предсказал бы, что это его последнее усилие.

— Еще один! — протягивая бокал, предложил свеженький и веселый горбун.

— Еще десять! — качаясь, отозвался Шаверни.

— Держись, маркиз! — кричали сочувствующие. — Не смотри на люстру!

Маркиз засмеялся дурацким смехом и, едва ворочая языком, сказал:

— Стойте спокойно, остановите качели, и пусть стол не крутится!

Нивель мгновенно приняла смелое решение. Она была отважной женщиной.

— Золотце мое, — обратилась она к горбуну, — это же курам на смех. Меня скорее задушат, чем заставят держать пари против тебя.

Презрительно глядя на измученного Шаверни, она принялась нашаривать в кармане бумажник.

— Давайте же скорее! — воскликнул горбун. — Давайте пить! Я умираю от жажды!

— Давайте пить! — повторил маленький маркиз. — Я готов выпить целое море! Только остановите качели!

Бокалы были наполнены в очередной раз. Горбун поднял свой недрогнувшей рукой.

— За здоровье дам! — провозгласил он.

— За здоровье дам! — шепнул Галунье на ушко Нивель. Шаверни собрал последние силы и попытался поднять свой бокал. Но вместительный сосуд выскользнул из его дрожащей руки, к великому неудовольствию Плюмажа.

— Битый туз! — пробурчал он. — Тех, кто разливает вино, нужно сажать в тюрьму!

— Еще разок! — решили сторонники Шаверни.

Горбун любезно предложил свой бокал, который тут же был наполнен. Но веки Шаверни задрожали, словно крылья бабочки, которую мальчишка приколол к стене булавкой. Это был конец.

Да ты ослабел, Шаверни! — воскликнул Ориоль.

— Шаверни, ты уже качаешься! Ты готов, Шаверни!

— Ура маленькому человечку! Да здравствует Эзоп Второй!

— Качать горбуна, качать!

Всеобщая суматоха сменилась вдруг тишиной. Друзья перестали поддерживать Шаверни. Он закачался в своем кресле, его ослабевшие руки тщетно искали какую-нибудь опору.