Поль Феваль - Горбун, Или Маленький Парижанин

Не обвиняй меня в гордыне, матушка, но я чувствовала, что это я была причиной его мягкости, его целомудрия и добродетельности. Я, наверно, неправильно выразилась, написав, что стала еще сильней любить его, нет, я стала любить его по-другому. Когда он по-отцовски целовал меня, я краснела, а, оставаясь в одиночестве, тихонько плакала.

Но я забегаю вперед и рассказываю тебе о совсем недавнем…

В Памплоне мой друг Анри начал учить меня грамоте. У него почти не было времени для этого и не было денег, чтобы купить мне книжки, потому что работал он каждый день подолгу, а платили ему очень мало. Он тогда был всего лишь подмастерьем и только учился искусству, которое прославило его по всей Испании под именем Синселадор, то есть Резчик. Он был медлителен и неловок. Хозяин все время бранил его.

Он, бывший конный гвардеец короля Людовика XIV, надменный молодой человек, убивавший за одно-единственное невежливое слово, за косой взгляд, терпеливо сносил упреки и ругань испанского ремесленника! Ведь у него была дочка! Когда с несколькими мараведи, заработанными в поте лица своего, он возвращался домой, он был счастлив, как король, потому что я улыбалась ему.

Матушка, окажись на вашем месте другая, она с сожалением усмехнулась бы, но я уверена: вы здесь оброните слезу. У Лагардера была одна-единственная книжка — старинный «Трактат об искусстве владения шпагой» мэтра Франсуа Делапальма из Парижа, присяжного фехтмейстера, обладателя дипломов Пармы и Флоренции, члена Мангеймского Фехтовального союза и Академии della scrima 69в Неаполе, наставника его королевского высочества Дофина и проч. и проч., с приложением «Описания разнообразных изящных ударов и уколов, используемых при нападении в поединке на шпагах» Джино Марио Вентуры, также члена Неаполитанской Академии della scrima, дополненного и исправленного Ж. Б. Деламбр-Сольксюром, преподавателем фехтования в кадетском корпусе; издано в Париже в 1667 г.»

Не удивляйтесь моей памяти. То были первые строки, которые я прочла по складам. Я запомнила их, как катехизис.

Мой друг Анри учил меня читать по этому старинному трактату по фехтованию. Я никогда не держала в руках шпагу, но я преуспела в теории: я знаю третью и четвертую позицию, простой отбой шпаги, первую и вторую позицию, знаю, как мгновенно парировать удар, как нанести удар с парады; знаю полный и сложный отбой, укол с полуповоротом, удар простой и наотмашь, прямой удар; знаю разные финты и как отвести свою рапиру от рапиры противника.

А азбуку я узнала, как только мой друг Анри сумел скопить пять дуро, что купить мне «Саламанкский букварь».

Но поверьте мне, матушка, книга — это было не главное. Все зависело от учителя. Я очень быстро научилась разбирать нелепые фразы, написанные троицей невежественных учителей фехтования. Да и что мне было до жестоких принципов искусства убивать? Мой друг Анри учил меня грамоте ласково и терпеливо. Он держал книгу, у меня в руке была соломинка, которой я указывала на каждую букву и называла ее. И это был не труд, а удовольствие. Если я прочитывала правильно, он целовал меня. Потом мы оба опускались на колени, и он произносил вечернюю молитву. Поверьте, он был для меня словно мать, нежная, заботливая мать! Он одевал меня, расчесывал волосы. Его полукафтан износился, но у меня всегда были красивые платьица.

Однажды я увидела, как он с иголкой в руке пытается зашить дыру, которую я продрала на юбке, О, не смейтесь, не смейтесь, матушка! Это делал Лагардер, шевалье Анри де Лагардер, человек, перед которым самые грозные бойцы опускали или бросали шпаги!

По воскресеньям он заплетал мне волосы, убирал их в сетку, начищал до золотого блеска медные пуговицы на моем корсаже, надевал мне на шею стальной крестик на бархатной ленточке, его первый подарок, и вел меня, принаряженную и безмерно гордую, в церковь доминиканского монастыря в нижнем городе. Там мы слушали мессу: из-за меня и ради меня он стал набожным. После окончания службы мы покидали унылый и угрюмый город. Ах, как благодатен был свежий воздух для наших легких! Каким лучистым и ласковым было солнце!

Мы шли по пустынным полям. Он хотел быть соучастником моих игр. Он был ребенок в гораздо большей степени, чем я.

В середине дня, когда я чувствовала усталость, он уводил меня в густую лесную сень. Он садился у подножья дерева, и я спала у него на руках. А он бодрствовал, отгоняя от меня комаров и других крылатых кровососов. Иногда я притворялась спящей и сквозь прищуренные веки наблюдала за ним. Его взор все время был устремлен на меня, он покачивал меня и улыбался.

Мне достаточно лишь прикрыть глаза, чтобы снова увидеть таким моего друга, моего отца, моего благородного Анри! Полюбите ли и вы его, матушка?

После сна или перед сном, это зависело от моего каприза, потому что я была королевой, мы обедали на траве, съедали немножко черного хлеба, накрошенного в молоко. Вспомните, матушка, свои самые изысканные пиршества. Вы потом мне расскажете про них, потому что я ведь ничего не знаю. Но я убеждена, что наши пиры были стократ сладостней, чем ваши, и эти хлеб и молоко казались мне бальзамом пополам с амброзией. Радость сердца, невинные ласки, звонкий беспричинный смех, милые ребяческие глупости, песенки, чего только тогда не было! И, разумеется, игры. Он хотел, чтобы я выросла большой и крепкой. А потом мы отправлялись в обратный путь, шагали, весело болтая, и лишь иногда беседа прерывалась, оттого что .мне хотелось сорвать цветок, порхающую бабочку или погладить белую козочку, которая блеяла у дороги, словно требуя, чтобы ее приласкали.

В этих беседах он безотчетно формировал мой ум и душу. Он тайком читал в моей душе и, обучая меня, преображался в женщину. От него я узнала о Боге, узнала историю избранного Богом народа, узнала о чудесах, происходящих на небе и на земле.

Иногда в такие часы я пыталась расспрашивать его о своих родителях, очень часто говорила ему про вас, матушка. Он грустнел и ничего не отвечал. Однажды только он мне сказал:

— Аврора, обещаю вам, вы узнаете свою мать.

Надеюсь, что обещание, которое он так давно дал мне, будет исполнено; нет, я уверена в атом, потому что Анри никогда не обманывает. И если верить тому, что говорит мне мое сердце, этот миг близок. О матушка, как я вас буду обожать! Но я хочу закончить рассказ о своем образовании. Еще долго после того как мы покинули Памплону и Наварру, он сам давал мне уроки. Других учителей, кроме него, у меня не было.

То была не его вина. Когда же проявился его замечательный талант художника, когда каждый испанский гранд готов был на вес золота приобрести у дона Луиса, Синселадора, эфес шпаги его работы, Анри сказал мне:

— Дорогая моя девочка, вы должны получить образование. В Мадриде есть прославленные пансионы, в которых молодых девушек учат всему, что должна знать женщина.