Харальд Тюсберг - Хакон. Наследство

Аскель невольно улыбнулся. Он знал ответ, но хотел испытать, вправду ли сей отрок углядел то, что замечали весьма немногие, и молча вопросительно посмотрел на своего юного собеседника.

– Главный притвор повернут почти что на запад, хотя вообще-то ему полагается смотреть на восток. Запад связан с заходом солнца, Судным днем и смертью. Восток – это солнечный восход и спасение. Север – это холод, он наводит на мысль о прошлом, о тьме, из которой мы происходим. Вот почему все изображения на северной стене относятся к Ветхому Завету, тогда как южная стена, знаменующая свет, и тепло, и тот край, куда все мы однажды попадем, – южная стена изукрашена образами Нового Завета. Это в Церкви Христа сделано правильно.

Аскель почувствовал уважение к мальчику. Кто он такой? Стоит уверенно, широко расставив ноги, и допрашивает его ровно школьный наставник. И Аскель в свою очередь полюбопытствовал:

– Ты, поди, в родстве с кем-то в усадьбе епископа, раз так много знаешь?

– О нет, не столь уж и много. Но меня очень интересует, как должен выглядеть собор. Ведь народ в большинстве не умеет ни читать, ни писать, оттого-то, проповедуя слово Божие, монахи и священники поневоле прибегают к рисункам и скульптурам.

Мальчик сделал несколько шагов, внимательно посмотрел на Аскеля, желая удостовериться, следит ли тот за его мыслью, и продолжал:

– Все украшения, что ты видишь в Церкви Христа, полны смысла. Как и миниатюры в святых книгах. Ни один образ не выбран случайно. Ты, архидиакон, учился в Ростоке, видел множество скульптур и образов, скажи – каковы атрибуты святой Барбары?

Аскель глаза вытаращил от изумления.

– Почем ты знаешь, какой у меня сан и что учился я в Ростоке?

– И зовут тебя Аскель Йонссон… А знаешь ли ты, Аскель Йонссон, как отличить святую Барбару?

– У нее в руках башня с двумя окнами.

– Башня, только с тремя окнами, для Троицы. Одно окно – для Отца, одно – для Сына и одно – для Святого Духа. А это что за святые: один несет под мышкой собственную голову, у другого голубь на плече, у третьего в руках гусь?

– Святой Дионисий, святой Григорий и святая Мария Египетская.

– Правильно, святой Дионисий и святой Григорий, а вот гуся несет святой Мартин. У святой Марии Египетской в руках три хлеба, которыми она питалась сорок лет. Ну что ж, теперь я задам тебе по-настоящему трудный вопрос. Бронзовая змея, жертвенный агнец и терновый венец. Кого они символизируют?

– Сдаюсь, – засмеялся архидиакон. Вот так штука, ничего подобного он еще не видывал.

– Моисея, Самуила и Давида, – продолжал мальчик, – номера четыре, пять и шесть в ряду тех, кто пророчествовал о пришествии Христа. Прежде идут Мельхиседек, Авраам и Исаак, затем они трое, а дальше Исайя, Иеремия, Симон, Иоанн Креститель и святой Петр.

– Где ты все это узнал?

– У монахов в Нидаросе.

Аскель помолчал, собираясь с мыслями. Сорвал еще несколько растений, сложил в пучок. Объяснение тут может быть лишь одно.

– Ты, верно, через год-другой тоже отправишься в Росток, а потом станешь священником? – спросил он.

– Нет, уволь, у меня другие намерения, да и не верю я всему, что говорят священники. Вряд ли святая Мария Египетская могла сорок лет питаться тремя хлебами или змей в Раю умел разговаривать.

– Но ведь так гласит Писание.

– По-моему, большая часть из того, что мы, люди, напридумывали про Христа и записали в Священной книге, самому Учителю была неведома.

– Почему же ты в таком случае стремишься узнать все о церкви?

– Я хочу знать как можно больше о том, чем церковь занимается, и о второстепенных вещах вроде вот этих, и о более важных, ибо однажды церковь повернется против меня.

В эту самую минуту в огород ворвался брат Аскеля, лендрман Гаут Йонссон, и закричал:

– Он здесь! Мы нашли короля!

Тотчас прибежали обрадованный Дагфинн Бонд и повеселевший ярл Скули, и с ними дружинники, у которых и вовсе точно гора с плеч свалилась. Гаут же Йонссон просто ликовал. Эти несколько часов были самыми тяжкими в его жизни, а ему много худого довелось пережить.

Тринадцатилетний король Хакон Хаконарсон бросил взгляд на горную кручу, на развалины каменной дедовой твердыни, и, уходя, сказал:

– Усадьба конунга Сверрира будет отстроена заново.

Вернемся теперь на пятнадцать лет назад.

Новогоднею ночью 1202 года король Сверрир [16]понял, что скоро умрет.

В городишке на берегу Осло-фьорда, у подножия Замковой горы, народ украдкой поглядывал вверх, на стены крепости. Громко говорить не решались, но меж собой шушукались, что-де наверху не все как надо.

Крепость стояла на горе, открытая одному лишь небу. Дороги к ней не подходили, на вершину взбирались по узкой лестнице, которую легко можно было перекрыть. Имелась там и церковь, посвященная святому Михаилу. Внизу, у подошвы горы, притулилась небольшая плодородная равнина. Летом Тунсберг [17]был полон солнца, и людей, и судов со всей Европы.

От побережья тянуло сюда свои щупальца хмурое седое море, змеилось среди обветренных островков и шхер, чтобы в конце концов уткнуться в Нёттерёй, защищавший гавань от осенних штормов. Резкая смена времен года наложила отпечаток и на здешних обитателей. Они славились двумя качествами – щедростью в подаяниях бедным и беспробудным пьянством.

В минувший год торговых кораблей тут было непривычно мало. Король Сверрир держал в осаде крепость, где засел Рейдар Посланник с двумя сотнями баглеров [18]. Палаточный лагерь выгибался дугой с севера на юг, от берега фьорда к городу, и по приказу короля был окружен глубоким рвом и палисадами. Ведь, может статься, Сигурд сын ярла все же рискнет прийти баглерам на выручку, хотя вероятность этого очень невелика. С многотысячным королевским войском шутки плохи. Особенный страх всем внушали сто пятьдесят наемников-франков, которых дал Сверриру английский король. После них ни одной живой души не оставалось.

Биркебейнеры [19]трудились не покладая рук, ставили метательные машины, и все это под градом стрел и камней, подсылали лазутчиков, чтобы отыскать слабые места в обороне, отправили одного из своих на колокольню церкви Святого Лаврентия и устроили там, укрыв от дождя стрел, – чтобы записал и зарисовал, что за новые башенные укрепления баглеры спешно возводят в южной и северной части крепости. Биркебейнеры умудрились затем пробраться внутрь, привязали к одному из четырех опорных столбов канат, и сто двадцать человек принялись за него тянуть. Башня зашаталась, но и канат начал дымиться. Человек, которому удалось закрепить канат, благополучно вернулся к своим и даже расправился по дороге с несколькими дозорными.