Мишель Зевако - Смертельные враги

Несколько минут спустя он появился вновь, ведя за собой других монахов с носилками; оба соперника, лишившиеся чувств, были погружены на эти носилки и со всеми предосторожностями перенесены в башню.

Монтальте, раненный не так тяжело, первым пришел в себя. Он увидел, что находится в незнакомой комнате, на мягких пуховиках, в кровати с тщательно задернутым пологом. У изголовья стоял маленький столик, заставленный микстурами и мазями и заваленный тряпицами для перевязок. По другую сторону столика он обнаружил вторую кровать, тоже плотно занавешенную.

В проходе между двумя этими ложами скорби бродил мелкими шажками какой-то монах; он растирал в беломраморной плошке таинственные снадобья, подливал туда тщательно отмеренные густые неизвестные жидкости – то есть изготавливал с кропотливой старательностью некую целебную мазь: судя по его довольному лицу, он ожидал от нее настоящих чудес.

Когда монах заметил, что раненый пробудился, он подошел к кровати, отдернул занавески и тихим голосом, в котором сквозила почтительность, спросил:

– Как чувствует себя ваше преосвященство?

– Хорошо! – ответил Монтальте едва слышно. Монах довольно улыбнулся – так улыбается врач, констатирующий, что, как он и предполагал, все идет нормально.

– Через несколько дней ваше преосвященство будет уже на ногах, если только не совершит какую-нибудь серьезную неосторожность.

Монтальте сгорал от желания задать один вопрос.

Он надеялся, что убил Понте-Маджоре, но никак не решался спросить об этом.

Внезапно послышался слабый стон. Монах бросился ко второй кровати и торопливо отдернул полог.

«Эркуле Сфондрато! – подумал Монтальте. – Значит, я его все-таки не заколол!»

Лицо его исказила судорога, и на нем появилось выражение гнева и ненависти.

Понте-Маджоре, со своей стороны, тоже прежде всего увидел смертельно бледное лицо Монтальте, и точно такое же выражение гнева и вызова сверкнуло в его глазах.

Тем временем монах-медик продолжал свои хлопоты. С удивительной сноровкой и мастерством он наложил на рану герцога тонкую тряпицу, покрытую толстым слоем только что изготовленной мази, а потом, с бесконечными предосторожностями приподняв голову больного, влил ему в рот несколько капель какого-то эликсира. По лицу Понте-Маджоре тотчас же разлилось выражение довольства; монах, опуская его голову на подушку, прошептал:

– Успокойтесь, герцог! Главное, сударь, не двигайтесь. Малейшее движение может оказаться для вас роковым.

«Герцог! – подумал Монтальте. – Значит, этому интригану удалось-таки вырвать у моего дяди этот титул, которого он так давно и так страстно добивался.» Искусно сделанные монахом повязки и несущие бодрость укрепляющие средства оказали свое благотворное действие, и оба раненых полностью пришли в сознание; теперь они метали друг в друга угрожающие взгляды, исполненные ненависти. Монах, наблюдая за ними, подумал: «Святая Дева! Если я хоть на минуту оставлю их наедине, они набросятся друг на друга и в одно мгновение уничтожат все результаты моих упорных трудов.»

Он поспешно направился в соседнюю комнату. Там, погрузившись в молитвы и размышления (так, по крайней мере, казалось со стороны), терпеливо ждал другой монах. Лекарь чуть слышным голосом сказал ему несколько слов и, стремительно вернувшись обратно, встал между двумя кроватями, готовый пресечь любые попытки раненых приблизиться друг к другу.

Несколько минут спустя в комнате появился какой-то человек; он подошел к врачу-монаху, который почтительно склонился перед ним; между тем Монтальте и Понте-Маджоре, узнав посетителя, прошептали со скрытым ужасом:

– Великий инквизитор!

Эспиноза вопросительно взглянул на врача, и тот успокоительно кивнул, добавив шепотом:

– Они спасены, монсеньор!.. Но посмотрите на них... Я боюсь, что они вот-вот захотят возобновить поединок!

Эспиноза поочередно окинул раненых испытующе-пристальным взглядом и повелительно махнул рукой. Монах вновь согнулся в глубоком поклоне и удалился неслышными шагами.

Эспиноза взял стул и сел между кроватями, не сводя с двух соперников властного взора.

– Итак, – сказал он очень спокойно, – мужчины вы или дети?.. Разумные люди или сумасшедшие?.. Как! Вы, кардинал Монтальте, и вы, герцог Понте-Маджоре, вы, славящиеся своей рассудительностью и предусмотрительностью, – и вдруг не умеете управлять своими страстями? Что за ребячество? Вы просто-напросто поддались ревности, слепой и глупой!..

Оба раненых издали глухое протестующее рычание, и потому Эспиноза продолжал с еще большей энергией:

– Я сказал «глупой»... и настаиваю на этом!.. Вы что же – ничего не видите? Да ведь если вы уничтожите друг друга, то праздновать победу будет Пардальян!.. Ведь Пардальян-то любим! Вы станете кусать и рвать друг друга в клочья, пойдя на поводу у своего безрассудства, а Пардальян тем временем отберет у вас Фаусту и посмеется над вами...

– Достаточно! Достаточно, монсеньор, – прохрипел Понте-Маджоре, в то время как Монтальте, чьи глаза налились кровью, в ярости сжимал кулаки.

Великий инквизитор заговорил вновь – еще более резким, еще более повелительным тоном:

– Вместо того, чтобы бросаться друг на друга, подобно двум разъяренным тиграм, объедините во Христе ваши силы и вашу ненависть! Они будут нелишними в смертельной схватке с вашим общим врагом. Преследуйте его без отдыха и передышки, пока он не окажется в вашей власти! Пока он не падет, хрипя и задыхаясь, под вашими совместными ударами... И лишь тогда, когда вы его убьете – лишь тогда, не раньше! – для вас настанет пора убивать друг друга... если, конечно, вы не сумеете договориться.

Монтальте и Понте-Маджоре, пораженные, нерешительно переглянулись. Ни тому, ни другому не приходило в голову это неожиданное, однако вполне логичное решение.

– Вы говорите сущую правду, монсеньор, – прошептал Монтальте.

– Вы верите, что Пардальян – единственный человек, которого вам следует опасаться?

– Да, – прохрипели оба раненых.

– Вы действительно хотите сокрушить его, увидеть, как он умирает медленной и мучительной смертью?

– О, ради этой минуты мы отдали бы всю свою кровь.

– В таком случае, будьте товарищами и союзниками. Поклянитесь, что станете помогать друг другу. Поклянитесь, что будете сражаться бок о бок до тех пор, пока Пардальян не умрет. Поклянитесь именем Христа! – добавил Эспиноза, протягивая им свой кардинальский крест.

И оба врага, примиренные обшей ненавистью к счастливому сопернику, возложили руки на крест, и голоса их слились воедино, когда они прорычали:

– Клянусь!..

– Хорошо, – сказал Эспиноза сурово, – я запомню вашу клятву. Когда вы избавитесь от своего врага, вы снова станете действовать независимо и снова сможете без опаски кидаться друг на друга, если уж вам непременно этого хочется. Но до тех пор вы заключаете оборонительный и наступательный союз! Так вперед же, на Пардальяна!