Мишель Зевако - Смертельные враги

Он проделал уже довольно долгий путь, без конца сворачивая то направо, то налево и шагая – о чем он и не подозревал – по одним и тем же коридорам, что прихотливо перекрещивались и переходили один в другой; он шел, всматриваясь в углы, где густел мрак, нащупывая ногой пол, прежде чем ступить, все пытаясь найти выход из того фантастического лабиринта, где он бродил, словно потерянный, и так и не находил его.

Внезапно перед ним неведомо откуда возник новый отряд; шевалье скорее угадал появление вооруженных людей, чем увидел их; отряд молча двигался ему навстречу.

Он остановился и внимательно прислушался.

«Их по меньшей мере человек тридцать, – подумал он, – и по-моему, я вижу, как блестят знаменитые мушкеты, залп которых должен разнести меня на куски.»

Стремительным движением он поправил перевязь, удостоверился, что свободно достает рукой до кинжала, и, сдвинув брови, весь подобрался, готовый к прыжку; в тот же миг к нему вернулось его хладнокровие – ведь теперь перед ним были лишь существа из плоти и крови, вроде него самого.

– С этим надо покончить, – пробурчал он, – я иду в атаку!.. Какого черта! Так или иначе, я найду способ пройти!

Он уже намеревался броситься вперед, но внезапно замер на месте: сзади к нему крадучись приближалась другая группа солдат. В очередной раз он попал между двух огней.

«Ну нет, – подумал Пардальян, – это было бы чистейшим безумием! Гром и молния! Неужели я позволю дать себя убить? Необходимо во что бы то ни стало выйти отсюда живым!.. Клянусь папской утробой! Мне еще надо предъявить кое-какой счет высокочтимому господину Эспинозе.»

Он огляделся и вновь увидел слева от себя неглубокую нишу.

– Черт подери, – пробурчал он, – раз уж мне суждено войти в камеру пыток, то я, пожалуй, воспользуюсь предложенным мне путем. Спасибо за заботу, господа!

С насмешливой улыбкой от толкнул невысокую дверцу, как он и предполагал, она легко отворилась. Пардальян решил, что вооруженные люди пройдут мимо, не останавливаясь, как и в прошлый раз. Он в ярости захлопнул за собой дверь, проворчав:

– Ну что, и эту тоже я больше не смогу открыть? И хотя он толкнул дверь изо всех сил, она хлопнула, но осталась незапертой.

– Смотри-ка, – удивился Пардальян, – не закрывается! Что бы это значило?

И словно отвечая на его вопрос, чей-то голос вдруг крикнул:

– Мы его поймали! Он зашел сюда!

И тотчас же он услышал беспорядочный бег.

«Ага, – сказал себе Пардальян. – На сей раз эти храбрецы собираются напасть на меня. Схватка? Извольте... По мне лучше уж драться, чем постоянно ощущать, как тебя подталкивают к какой-то гибельной цели.»

Беседуя таким образом сам с собой, Пардальян не терял времени даром и внимательно осматривался вокруг.

– Опять тупик! – воскликнул он. – На самом деле это, наверное, один и тот же, только каждый раз он выглядит иначе, а меня проводили сюда так, что я этого даже не заметил.

В этом новом (или старом?) помещении он не увидел ничего, кроме огромного сундука, стоящего у стены.

Не теряя ни секунды, Пардальян сдвинул его с места и подтащил к самой двери. Он успел вовремя: тот самый, уже слышанный им голос, говорил:

– Он здесь! Я видел, как он забежал сюда.

– Ломайте дверь, – властно приказал другой голос, – мы его поймали.

– Пока еще не совсем! – расхохотался Пардальян, встав в боевую позицию.

Дверь уже сотрясалась от ударов, до него доносились грубые шутки и угрозы.

Шевалье прекрасно понимал, что в темном тупике ему не удастся дать отпор пятидесяти или шестидесяти нападавшим. Самое большее, на что он мог надеяться, когда сундук рассыплется в щепки, – а ждать уже оставалось недолго! – это задать хорошую трепку нескольким мерзавцам. Но силы были слишком уж неравными. Поэтому он продолжал инстинктивно искать путь к отступлению.

Он в очередной раз обводил помещение изучающим взглядом, когда его взгляд упал на то место, где ранее стоял сундук. Одним прыжком Пардальян подскочил поближе и увидел отверстие, которое, по-видимому, сундук должен был скрывать и которое шевалье сразу не заметил. Пардальян наклонился над узенькой лесенкой, круто уходившей под пол.

Шевалье размышлял всего несколько секунд:

– Раз они хотят, чтобы я прошел здесь, я пройду!

И он вступил на узкую винтовую лестницу. Он спускался на ощупь, насчитал шестьдесят ступенек и наконец оказался в тесном подземелье, погруженном в полную тьму и таком низком, что он был вынужден пригнуться.

Продвигаясь по-прежнему на ощупь, он сделал шагов двадцать, удивляясь тому, что его не преследуют. В это мгновение он услышал за своей спиной шум, весьма напоминающий скрежет захлопнувшихся со всего маху ворот. Он обернулся, и его вытянутые руки наткнулись на решетку, только что опустившуюся за ним.

– Решетка, – прошептал Пардальян. – Меня не хотят преследовать... но и не хотят, чтобы я возвращался обратно.

И он добавил с тревогой, которую тщетно пытался в себе подавить:

– Право, чем дальше я иду, тем более странным становится мое положение.

И это была правда. Положение шевалье, которого преследовали в коридорах наверху, было блестящим по сравнению с тем, в каком он очутился сейчас.

Там, наверху, он мог идти вперед, не сгибаясь, и коридоры были по большей части просторными; там, наверху, света хватало, чтобы он мог определить направление, и там, наверху, он вдыхал воздух, хотя и несколько затхлый, но все-таки вполне пригодный для дыхания.

Здесь все совершенно переменилось. Здесь уже не было чистых и сверкающих мраморных плит. Грязный, липкий пол, лужи, куда по самую щиколотку погружались его ноги. Здесь, в глубокой тьме, он был вынужден продвигаться вслепую, согнувшись в три погибели. То и дело он ощущал прикосновение омерзительных животных – сначала с его приближением они убегали, потом, по-видимому, разъяренные тем, что их посмели потревожить в их зловещих владениях, они возвращались, прикасались к нему и обнюхивали, словно хотели узнать кто же тот храбрец, который решился обеспокоить их.

Воздух в подземелье был тошнотворный, стены сочились влагой, с низких сводов дождем падали зловонные капли. Ледяной холод пронизывал шевалье до мозга костей.

В довершение ко всем несчастьям, в животе у него урчало от голода, а ноги ныли от бесконечных путешествий по бесчисленным коридорам и крутым лестницам; и все-таки ему не хотелось останавливаться.

Он предпочитал любое испытание той дрожи, которая охватывала его, как. только он застывал на месте. Однако тревога сменилась у него теперь глухой злобой.

Он злился на Эспинозу, который самым гнусным образом изменил своему слову и подверг его чудовищному истязанию, заставив в этой мерзкой охоте играть роль затравленного оленя. Шевалье догадывался, что в камере пыток его ожидает нечто невероятное в своей мучительной изощренности, нечто утонченно-чудовищное: великий инквизитор был мастером своего дела и знал толк не только в разнообразных ловушках и западнях, но и в самих пытках как таковых; шевалье, во всяком случае, в этом нисколько не сомневался.