Мишель Зевако - Нострадамус

Руаяль испепелил его взглядом и пожал плечами. Деньги! Дурацкий, бессмысленный вопрос! Разумеется, у него в кармане не было ни гроша. Он, не отвечая, выскочил из берлоги. Четверо разбойников последовали за вожаком. В момент, когда они собирались повернуть на улицу Труссеваш, Страпафар свистком подал сигнал тревоги: за пару секунд пятерка объединилась, все застыли, держась за рукояти кинжалов, окаменели, вытянув шеи, обшаривая глазами темноту. И не зря: группа вооруженных людей прошла прямо перед их глазами, явно направляясь в ту же сторону, что и они сами.

— Двенадцать! — насчитал Руаяль.

— Сюда! Скорей! Убивают! — прокричал голос неподалеку.

— Они на кого-то напали, — прошептал Руаяль. — Это бандиты!

— Пускай разделят с нами добычу!

— Нет-нет, никакой дележки! Вся добыча должна достаться нам!

— Разумеется, нам, — подтвердил Руаяль, но голос его прозвучал как-то странно.

В три прыжка он оказался на месте происшествия. И обнаружил там, в полной тьме, ужасную свалку: дюжина замеченных им бравых ребят явно со злодейскими намерениями навалилась на каких-то прохожих. Но не успел он подойти к ним поближе, как один из этой дюжины завопил: «Смываемся, братцы!» — и, изрыгая глухие проклятия, ночные разбойники один за другим скрылись в ночи. Все произошло так быстро, что Боревер не успел отреагировать, он застыл на месте, растерянный этой внезапностью. Но тут подоспела четверка его верных спутников, и они, не тратя времени на размышления над случившимся, принялись радостными восклицаниями вперемешку с грязными ругательствами праздновать победу, не забывая при этом о доставшейся им так легко добыче.

— Никакой дележки, все — нам!

Добычей оказалась горделивого вида женщина — она оставалась неподвижной и явно отнеслась к неожиданному нападению с полным равнодушием, если не с презрением. Перед ней, с явным намерением защитить жертву, стояли высокий мужчина и еще одна женщина, продолжавшая испускать пронзительные вопли, подобные крикам раненой птицы. И неудивительно: она не могла не понимать, что, счастливо избежав наскока тигров, вся компания немедленно попала во власть волчьей стаи. Тринкмаль с первого взгляда определил, что гордая с виду женщина скорее всего благородная дама, а двое остальных — ее слуги.

— Вот где кубышка-то! — весело заорал он, как всегда, когда впереди светило выгодное дельце. И, протянув руку, схватил даму за плечо, в то время как трое его спутников набросились на слуг. Но в тот же момент из глотки Тринкмаля вырвался крик боли, а Буракан, Корподьябль и Страпафар вынуждены были отступить от желанной цели под мощными ударами кулаков.

— Убрать лапы! — проревел Боревер, награждая сотоварищей тумаками и затрещинами, которые приводили их в такой восторг, когда доставались кому-нибудь другому.

— Что-что? — лепетали они, пятясь под градом ударов и не в силах прийти в себя от удивления.

— Мадам, — сказал Руаяль, обращаясь к жертве нападения, — вы свободны. А ты, — добавил он, схватив за ухо Тринкмаля, — сейчас же верни этой даме кошелек, который у нее стибрил.

Тринкмаль зарычал, как собака. Страпафар постучал пальцем по лбу, намекая на то, что вожак слегка свихнулся. Корподьябль и Буракан выругались. Тем не менее Тринкмаль послушался и протянул даме добычу, с которой ему очень не хотелось расставаться. Но дама мягко оттолкнула кошелек и ласково сказала;

— Оставьте его себе, друг мой…

— Ну, раз вы меня заставляете! — притворно вздохнул разбойник и молниеносно спрятал кошелек.

Руаяль взялся за шпагу и пригрозил:

— Тринкмаль, если сию секунду не вернешь то, что тебе не принадлежит, превратишься в труп!

На этот раз незнакомка приняла свой кожаный мешочек, протянутый ей кипевшим от бешенства и страха Тринкмалем. Потом внимательно посмотрела на Боревера.

— Не скажете ли, как вас зовут? — спросила она, и ее манера говорить произвела странное впечатление на молодого человека.

Но ответил он почти грубо:

— Как меня зовут? Руаяль де Боревер. Насколько я богат? Ни гроша в кармане. Где живу? В канаве. Чем занимаюсь? Темными делами. Мое прошлое? Тайна. Мое будущее? Веревка. Теперь вам известно обо мне все. Прощайте, мадам.

— Погодите минутку, — попросила она, жестом удерживая его. — Возможно, когда-нибудь вам понадобится надежное укрытие. Если вам будут угрожать, вас станут преследовать, за вами начнется погоня — спрячьтесь у меня. Улица Лавандьер. Напротив таверны «Угорь под камнем». Спросите Жиля — так зовут вот этого мужчину. Или Марготт — так зовут эту женщину.

— А вас, мадам, как вас зовут? — спросил Боревер с глубоким чувством, таким странным, что он сам не мог разобраться, что же такое с ним происходит.

Незнакомка, чей голос прозвучал отдаленным эхом неисцелимой боли, ответила:

— Меня… Я — Дама без имени…

И, не говоря больше ни слова, двинулась в сторону улицы Лавандьер. Слуги пошли за ней. Но, прежде чем скрыться за углом, она остановилась, бросила к ногам Тринкмаля кошелек и сказала:

— Все-таки возьмите: это — от чистого сердца!

За свою долгую многотрудную жизнь бандиты стали настоящими специалистами и по одному только звуку, с каким тяжелый кожаный мешочек упал на землю, определили, что в нем, безусловно, весьма приличное количество золотых монет. Сердца их переполняла радость, но они даже не шевельнулись, кося каждый одним глазом на нежданно выпавшую таки добычу, а другим — на грозного вожака. Наконец Страпафар, видя, что Руаяль остается неподвижным и задумчивым, решился дотронуться до его руки и полупридушенным голосом намекнуть:

— Эй! Вроде бы она идет, куда и мы, — на улицу Лавандьер, а?

— На улицу Лавандьер? Верно. Это правда. Ну, ладно, пошли и мы…

— А этот несчастный кошелек? — застенчиво спросил Страпафар. — Мы что — оставим его здесь мокнуть под дождем, пускай денежки забирает всякий сброд?

— Ладно, возьми его, — разрешил Боревер.

Все четверо наклонились разом. Протянулись четыре руки. Раздались четыре коротких ругательства. Не успел Руаяль и глазом моргнуть, как кошелек был уже пуст и добыча поделена по справедливости.

— Дама без имени! — глухо прошептал Боревер, не обращая внимания на происходящее. — Но я ведь тоже человек без имени!

Если бы случайный прохожий дошел приблизительно до середины улицы Лавандьер, то непременно остановился бы, завороженно глядя на гигантскую вывеску, шедевр неведомого, но, безусловно, гениального кузнеца. Вывеска отступала от стены, нависая над сточной канавой, и представляла собой чудовищного по размерам и по виду угря, извивавшегося по капризу творца самым что ни на есть причудливым образом.