Мишель Зевако - Нострадамус

— Сир, — сказал, подойдя к королю, Роншероль, и в голосе его прозвучало отчаяние высшего самоотречения, — не соизволит ли Ваше Величество разрешить мне представить мою дочь, невесту благороднейшего виконта Ролана д'Альбона де Сент-Андре? Мы просим Ваше Величество удостоить благословения этот союз, который составит счастье двух семей.

Он испустил тяжелый вздох и замер, не способный больше выдавить из себя ни слова.

— Подойдите, виконт! — приказал король тоном непередаваемой угрозы. — Мадемуазель, — продолжал он (и голос его дрогнул), — я счастлив дать вашему отцу разрешение на брак, о котором он просит. И я обещаю возложить на вашего супруга миссию, которая лучше всего скажет о моем к нему доверии. — Ролан чуть не упал на колени. — Что до вас самой, мне бы хотелось обеспечить вас приданым. Идите, господа, и пусть эта свадьба состоится как можно скорее.

Сказав это и не обратив внимания на то, как поспешно все отступили назад, Генрих II умолк: скорее всего, потому, что силы его были на исходе. В ту же минуту Флориза быстро сделала два шага вперед и прошептала:

— Сир…

Договорить она не смогла. Девушка упала без чувств на руки великого прево, который, отмахиваясь от предложений помощи, бережно поднял дочь и отнес в карету.

— Вот видите, сир, — шепнул в ухо королю Сент-Андре, — насколько мало нам опасен муж нашей прелестницы? Я абсолютно убежден, что нашел верный и надежный путь к успеху Вашего Величества…

А ведь тот, кто произнес столь постыдные слова, был отцом будущего супруга Флоризы!

Когда переполох, вызванный всем происшедшим, немного утих, Генрих II огляделся по сторонам, и взгляд его заиграл лихорадочным весельем. Брюске — а он ни на минуту не терял из виду своего хозяина! — сразу же воскликнул:

— Вот те на! Генрих, ты собрал нас всех здесь, заставляешь нас бодрствовать, мешаешь отправиться спать, и все это — под тем предлогом, что король колдунов, епископ черной магии, великий Нострадамус, явившийся сюда прямиком из Аравии, осчастливит двор своими предсказаниями! Валуа, я желаю послушать Нострадамуса! Подать сюда Нострадамуса! Немедленно подать сюда Нострадамуса!

Лицо короля омрачилось, и он посмотрел на Сент-Андре, как бы напоминая, о чем они договорились в отношении колдуна. Шут перехватил этот взгляд, в котором сверкнула вспышка дикой ненависти, взгляд, похожий на смертный приговор, и вприпрыжку приблизившись к Нострадамусу, несколько раз перекувырнулся прямо перед его носом.

— Остерегайтесь! — прошептал он во время одного из кульбитов. — Король желает вам смерти, причем жестокой. А мне почему-то, сам не знаю почему, не хочется, чтобы вам причинили зло!

— Спасибо, господин Брюске, — сказал Нострадамус так проникновенно, что шут еще больше разволновался. — Сир, — обратился маг к королю, — я только что поблагодарил вашего посланника, предупредившего вашего покорного слугу о том, что вы меня призываете.

Толпа снова прихлынула к креслу короля и образовала вокруг Генриха и мага широкий круг. На лицах придворных читался страх, смешанный с восхищением и жгучим любопытством.

— Сударь, — сурово произнес Генрих II, — раз уж вы претендуете на то, что все на свете знаете, скажите, что через неделю случится с вами самим.

— Это невозможно, сир! — без промедления отозвался Нострадамус, сердце которого на мгновение замерло, а взгляд заволокся печалью.

— Ах! Ах! — еще больше возбудилась толпа. — Вот он и попал в ловушку! Да как легко!

— Сир, — продолжал между тем Нострадамус, — наверное, Вашему Величеству доводилось слышать о врачах, весьма искусных, когда они лечат чужих людей, но совершенно беспомощных, если речь заходит о них самих? Сир, я могу заглядывать в будущее других людей, но мое собственное от меня скрыто. Я тысячу раз пытался предсказать себе самые простые вещи, но это мне ни разу не удалось. Это, конечно, слабость, и я полагаю правильным признаться в этой слабости. Нет, я не знаю своего будущего…

Нострадамус провел рукой по лбу.

— Это ужасно, — продолжал он глухо. — Представьте себе, Ваше Величество, что вы ясно видите все, когда смотрите вокруг себя, но становитесь абсолютно слепы, пытаясь разглядеть в зеркале себя самого… Я чуть с ума не сошел от подобного бессилия…

Он выпрямился, с усилием вздохнул и добавил:

— Мало того. Если бы у меня был сын, была жена, были родители или родственники, я точно так же оказался бы бессилен, желая проникнуть в их будущее. Моя ученость останавливается на пороге, за которым моя собственная семья. Сир, я могу назвать себя ясновидцем только в отношении людей не одной со мной крови… К счастью, я один на свете…

— Значит, вашей учености не хватит ни на вас самого, и не хватило бы ни на кого из ваших близких, будь у вас семья?

— Именно так, — подтвердил Нострадамус note 38. — Что же касается всех остальных людей, можете меня спрашивать, я отвечу.

— Хорошо. Есть ли у меня здесь друзья?

— Да, Ваше Величество, у вас есть друг среди собравшихся.

— Только один? И кто же?

— Ваш шут.

Внимание было таким напряженным, болезненное любопытство таким острым, что этот ответ не вызвал ни единого протеста в толпе придворных, настороживших уши и взиравших на все происходящее жадными взглядами.

— А враги у меня здесь есть? — снова спросил король.

— По крайней мере, один, сир. Враг, который наверняка убьет вас, если вы не убьете его.

Придворные в ужасе переглянулись. Монтгомери смертельно побледнел. Герцог де Гиз отступил на несколько шагов.

— Сударь, — буркнул Генрих II, — я требую, чтобы вы назвали имя этого смертельного врага, поскольку оно вам известно.

— Нет, я не назову его, — холодно ответил Нострадамус, — я не говорил вам, что оно мне известно. Я сказал только, что он находится сейчас здесь, что он рядом с вами и что этот ваш враг охотно отдаст свою кровь до последней капли, лишь бы заставить вас страдать и лишить вас жизни.

Король долгим кровожадным взглядом всматривался в своих придворных. Взгляд этот перескакивал с одного на другого, и чем дольше длилось молчание, тем больший страх охватывал разряженную толпу.

— Не стоит пытаться угадать, сир, просто так вы ничего не увидите, — снова заговорил Нострадамус. — Вы — в руках Судьбы. Даже если вы отправите на эшафот всех, кто находится сейчас в этом зале, враг, о котором я говорю, останется подле вас. Вы склонитесь под его могущественной дланью. Он уничтожит, сокрушит вас, несмотря на все ваше величие…

— Назовите его! Назовите его! — рычал Генрих, который чувствовал, как его охватывает невыразимый ужас.

— Невозможно. По крайней мере, сегодня вечером. Но, если вы по-прежнему будете желать этого, я назову его, когда придет время. Клянусь вам в этом! — закончил Нострадамус, и в голосе его снова послышался отзвук металла.