Мишель Зевако - Нострадамус

И больше нет зала с двенадцатью колоннами — крики, стоны и вопли человеческих существ, воющих на ужасное видение, как волки воют на луну, раздаются во Вселенной…

Только Генриху II, Сент-Андре и Роншеролю удается избежать всеобщего бреда. Но этот всеобщий бред обволакивает их, проникает в них, делает существование невозможным, немыслимым. Они жаждут смерти.

Генрих, съежившись, прикрывает голову руками. Великий прево и маршал прижимаются друг к другу, они скованы одной цепью, они безмолвны, их ноги холодеют. Мало-помалу вой затихает. Сначала замолкает кто-то один, за ним другой, третий, и вот уже снова молчат все, и снова мертвую тишину нарушает лишь хриплое дыхание — дыхание проклятых и приговоренных…

Но внезапно в этой тишине раздается отчаянный крик. Потом еще один. И еще. Это кричит Генрих! Это кричит Роншероль! Это кричит Сент-Андре! Настал их черед.

— Каин! Каин! Твой брат пришел за тобой!

— Сент-Андре, ты видишь, как Мари встает из могилы?

— Роншероль, смотри, это Рено! Смотри же!

А после этих отчаянных криков — опять тишина. Полное, ледяное безмолвие.

И только потом возникает нормальный человеческий голос, голос бесконечно нежный, он шепчет королю прямо в ухо:

— Сир, хотите, чтобы я отдал вам Флоризу?

Генрих II содрогнулся, услышав вопрос, и в этом содрогании были еще остатки безумного страха. Но этот страх, словно под воздействием чьей-то чуждой воли, вскоре окончательно прошел, и страсть, сумасшедшая страсть снова овладела сердцем короля. Он неуверенно переспросил:

— Флоризу?

— Да. Если вы захотите, я отдам вам ее. Только я, один я способен отдать ее вам… Единственный в мире я могу сделать так, что она придет к вам по собственной воле…

— Придет по собственной воле? Сама?

— Завтра, если вам будет угодно.

— Что я должен сделать? — прошептал король.

— Позовите Нострадамуса и прикажите всем этим незваным гостям удалиться.

Ужас, бредовые мысли, призывы потусторонних голосов, угрызения совести, раскаяние, трагические воспоминания — все, все мигом исчезло из сознания короля. Теперь всем его существом завладела одна-единственная страсть: он думал только о Флоризе. Если бы Нострадамус потребовал отдать ему душу, он отдал бы душу не дрогнув. Исполненным мольбы голосом, странно прозвучавшим в тишине, Генрих произнес:

— Нострадамус, явитесь мне!

В ту же секунду огромное помещение залил яркий свет. Трепещущий король невольно зажмурился. Когда он открыл глаза, то увидел перед собой Нострадамуса. Маг, одетый в роскошный костюм черного бархата, сшитый по последней моде, принятой при дворе, со шпагой на боку, с током в руке, низко поклонился королю и сказал:

— Сир, я здесь — к вашим услугам.

По толпе прокатилась дрожь. Но когда они разглядели Нострадамуса и увидели, что перед ними — обычный, похожий на других человек, все — от командира ночного дозора до самого последнего из лучников — пришли в невообразимое бешенство. Роншероль и Сент-Андре взревели: «Наконец-то он у нас в руках!» Монтгомери, пристально глядя в спину королю, совершенно потерянный, приготовился нанести удар.

— Стража! — позвал командир ночного дозора. — Взять этого человека!

— Именем короля! — прогремел Роншероль, не скрывая нахлынувшей на него радости.

— Все назад! — закричал король. — Сейчас же все выйдите отсюда!

Полсотни спин согнулось, как под ударом хлыста. Затем, безгранично удивленные, ошалевшие от этого изумления, все поспешно вышли. Монтгомери — последним. Он ворчал себе под нос:

— Вот уж теперь колдун наверняка донесет ему на королеву и на меня самого!

Нострадамус подошел к капитану и сказал ему:

— Успокойтесь. Он ничего не узнает.

Монтгомери бежал. Генрих в это время осматривал странное убранство зала. Когда он увидел, что Нострадамус снова стоит перед ним, то решил: надо убедиться, что власть даже здесь полностью принадлежит мне, — и произнес высокомерно:

— Вы скрываете у себя мятежника, бунтовщика. Мы, собственно, пришли за ним.

— Вы имеете в виду Руаяля де Боревера, сир? Да, действительно, он здесь, в моем замке.

— Мне нужен этот человек, — еще жестче сказал король.

Нострадамус поклонился и ответил:

— Вы — хозяин, сир… Следовательно, я должен отдать вам мятежника.

— И немедленно! — потребовал Генрих.

— Хорошо, пусть будет немедленно, если Вашему Величеству угодно. Но я должен предупредить вас, что сейчас это небезопасно. Позвольте мне выбрать момент, когда судьба бунтовщика войдет в конъюнкцию, в соединение с судьбой короля. Звезды подскажут, когда наступит такой момент. И тогда, сир, я предоставлю Вашему Величеству этого человека. Клянусь собственной душой.

От тона, которым были произнесены эти слова, короля бросило в дрожь. Но довольный тем, что ему удалось продемонстрировать и доказать свою власть, он не стал настаивать. Кроме того, Боревер на самом деле послужил ему сейчас лишь предлогом, лишь закуской к будущему пиру.

— Я вам верю, — сказал Генрих. — Я подожду момента, который вы сочтете благоприятным.

— А в ожидании этого дня… — улыбнулся Нострадамус так, что стало видно, какие острые у него зубы. — А пока я отдам вам Флоризу. Никаких тщетных попыток. Никакого риска. Она придет сама. Вот только…

— Что «только»? Говорите, говорите, — торопил Генрих, тяжело дыша.

— Вам придется избавиться от великого прево, но не проливая крови, сир, это необходимо.

— Завтра утром он будет в Бастилии, — скрипнул зубами король, который в эту минуту готов был собственноручно проткнуть отца Флоризы кинжалом, если бы маг не сказал: «не проливая крови».

— Нужно еще избавиться от монаха, который служит ему советником: от преподобнейшего Игнатия Лойолы.

— Я немедленно изгоню его из Франции, — воскликнул Генрих.

— Наконец, надо будет найти для дочери господина де Роншероля подходящее жилище. Оставить ее в Париже было бы опасно для вас. Она не должна, она не может оставаться здесь.

— Пьерфон — отличная крепость. Я прикажу отвезти ее туда.

— Вот и все, сир. Куда вы хотите, чтобы девушка пришла?

— К воротам Сен-Дени. Там ее будут ожидать карета и эскорт, готовый сопровождать мою гостью куда я прикажу.

— Сир, завтра ровно в десять часов утра девушка сама придет, чтобы занять место в вашей карете.

Вопросы и ответы горохом сыпались из их уст, обмен ими занял не более нескольких секунд. И только после этого король задумался. Перед ним встали неразрешимые вопросы: почему я вдруг почувствовал такое безграничное доверие к этому человеку, которого собирался уничтожить? Что меня заставило? Почему в этой обители тайны я чувствую себя в тысячу раз более спокойным и защищенным, чем у себя в Лувре? А ведь несколько минут назад это была вовсе не обитель тайны, а вместилище ужаса…