Елизавета Дворецкая - Червонная Русь

– Так что ж теперь делать, матушка, Евдокия Бориславна? – крикнул развеселый мужик, молодой и кудрявый, но с утра уже хмельной и по виду беспутный. – Цепью за ногу, что ли, прикуем князя Юрия?

– Язык тебе приковать, Вереська! – Боярыня в досаде махнула на него рукой. – Люди только с обедни идут, а ты уж угостился где-то! Работал бы лучше! А потом вот такой же хмельной на вече пойдешь да будешь там орать от большого ума!

– Тебя, матушка, в боярской думе заждались! – продолжал веселиться Вереська.

– Я-то в думу не пойду, а вот Далимыслу Яруновичу скажу – уж лучше нам теперь из Владимировой киевской родни кого-то в князья себе звать, только бы не воевать. Не до войны нам теперь.

– Если кто нас оборонит от Владимира, то разве Изяславичи! – возражал ей другой мужик. – А если, как ты говоришь, век из кабалы не выберемся, так и будем у стремени чьего-то ходить!

– Да не в той мы силе, чтобы сами собой править, а так хоть миром обойдется!

– В чьи дела ты, баба, лезешь, хоть ты и боярского рода? Управляй своим домом, а в княжьи дела не лезь!

– Ой, какой воевода нашелся! – Евдокия Бориславна уперла могучие руки в широкие бока и придвинулась к обидчику. – Ты, Коряга, мни свои кожи, знай свои чаны да молись, чтобы твоих сыновей в ополчение не забрали с тобою вместе! Кричите на вече сами не зная что, сами на себя беды зовете, а потом удивляетесь – чем, дескать, мы Бога прогневили? А тем и прогневили, что своей же головой о своей же пользе подумать не умеете!

Народ гудел, каждый кричал свое. Берестье с давних времен принадлежало Киевскому княжеству и являлось его самой дальней западной точкой. По существовавшему уговору, нынешний берестейский князь платил Киеву дань и поставлял ему войско. Этими повинностями берестейцы были особенно недовольны: им были чужды тревоги Киевщины, постоянно осаждаемой половцами. Войско пригодилось бы и дома: слишком близко были польские владения, а польские короли вовсе не смирились с потерей этих земель. Но обладать Берестьем хотели бы и туровские князья, и владимирские, и князья Червонной Руси, лежавшей южнее. Пока во Владимире и Турове сидели родные сыновья киевского князя, никаких перемен для Берестья не предвиделось. Но если в Турове появится князь из другой линии, враждебной киевлянам, равновесие сил нарушится, Берестье сможет играть на взаимных противоречиях князей и выгадывать для себя более удобные и почетные условия.

– Дурни вы, дурни! – пыталась вразумить Евдокия Бориславна тех, кто жаждал свободы. – А про ляхов забыли? Ведь они под боком у нас, а дальше нас на запад никаких русских земель уже нет. Вот пойдет на нас ляшский король – Киев полки [16]пришлет, да и Владимир нас прикроет. А тогда что будем делать?

– С ляшским королем договор утвердим!

– Дочерей его замуж за наших князей молодых возьмем!

– Так он вам и дал! Выкуси-ка!

– Да и нельзя за Ярославцевых сыновей его дочерей брать – сам ляшский король на Святополковой дочери женат, его дети – Ярославцевым двоюродные, – поддержал боярыню сведущий монах, отец Феофан. – Церковь таких браков не дозволяет!

Боярыня Евдокия не нуждалась в союзниках и могла одна спорить со всей толпой, а если бы кто проявил непочтительность – и угостить своей крепкой можжевеловой палкой. Но мало кто соглашался с ее доводами, а если соглашался, то молчал, не желая переть против толпы. Плюнув, боярыня ушла домой – рассказать мужу и думать, что делать, если такие настроения возобладают и во время веча.

Споры захватили и торговую площадь, где сегодня во всех лавках ремесленники продавали наработанное за неделю, а купцы – привезенное из других земель.

– Понятное дело, что Туров хочет князя поменять! – разглагольствовал возле лавки с дорогими привозными тканями посадский старшина Суховей – длинный и сухой старик с тощей бороденкой, в долгополом буром кафтане. – Нынешний-то их князь – киевскому князю Владимиру родной сын. Как соберется киевский князь половцев воевать, или там Новград, или полоцких этих оборотней – подавай, сын мой послушный, войско мне и дружину! Так и будут вечно у стремени ездить! А мы и своим умом проживем!

– Мы-то тут при чем? – хмыкнул кузнец Меженя. Его лавка стояла напротив, на углу кузнечного ряда, но он, заслышав любопытный разговор, вышел и теперь стоял напротив Суховея, сложив руки на груди. В честь торгового дня он был непривычно умыт и хорошо одет в крашеную коричневую рубаху, подпоясан новым кожаным поясом.

– Ну, Туров. А хотя бы и мы тоже! – напал на него Суховей. – У меня сына да двух работников забрали в ополчение черниговского князя воевать, один без руки вернулся, у отца на шее теперь сидит, а второй и вовсе там сгинул! Не надо нам киевских князей! А будет в Турове князь Юрий – мы за ним как за стеной, про киевлян забыть можем. Не доберутся к нам оттуда емцы да мечники [17]!

– Так ведь под киевским князем порядка больше! – рассудительно заметил хозяин лавки, богатый гость Святозар Буянович. – Чуть где какая война, киевский князь по правде разбирает, кому какой следует стол. А от войны одно разоренье, ни по какой дороге не проедешь, да и торговли никакой.

– Это верно, это да! – заговорили вокруг. – Вон, в прошлое лето под Владимиром что приключилось, какая уж тут торговля! Гробами разве что!

– Так ведь Киев нас воевать и тянет! – не унимался Суховей.

– А то у нас без Киева воевать некому! – хмыкнул Меженя. Он-то хорошо знал, кто и зачем заказывает у него оружие, а Суховея считал просто болтливым дураком. – Под Владимиром-то князь Ярославец воевал да перемышльские Ростиславичи, Киева там и близко не было! А вот подошел бы киевский князь с полками – может, и одумался бы Ярославец, да и сам теперь был бы жив!

– Не до того теперь киевскому князю! – вздохнул старичок с посохом, в линялой ряске и с берестяным коробом за спиной. – Стар он, князь Владимир Всеволодович. На восьмой десяток завернул! Не воевать ему уже, сынки!

– Тебе, дед, не меньше, а вона какой прыткий! – засмеялась молодая женщина с круглым загорелым лицом, оттененным белым повоем [18]. – Не из Ерусалима бредешь?

– Так далеко не сподобил Господь побывать, а из Киева как раз иду, – кивнул старик. – И там говорят: плох уже князь Владимир.

– А если плох, то скоро туровского князя на его место попросят! – крикнул из лавки напротив купец Малята. Ему было плохо слышно, и он перевесился через прилавок, не забывая придерживать нитки разноцветных стеклянных бус. – Ведь князь Вячеслав у него старший сын?

– Нет, старший – Мстислав, он в Новгороде, – поправил бывалый человек Святозар Буянович.

– Ну, тогда, как помрет князь Владимир, Мстислав на его место, а Вячеслав – в Новград перейдет!

– Да ну тебя, помрет! – Сразу несколько женщин замахали на него руками и закрестились. – Сплюнь, накаркаешь!