Стэнли Уаймэн - Французский дворянин

– Но позвольте, ведь мне здесь не представляется никакой опасности.

– Это вы увидите, если останетесь здесь. Послушайте моего совета, поверьте, так будет лучше!

Его серьезный вид и тревога были так комичны, что я засмеялся.

– Вижу, Рони поручил вам отделаться от меня. Но я не намерен уходить отсюда. Пусть он придумает другой способ выпутаться из затруднения.

– В таком случае, да падет ваша кровь на вашу голову, я, со своей стороны, сделал все, чтобы спасти вас! – воскликнул Мэньян, вскакивая в седло с мрачным видом.

– И вашего господина, – добавил я, смеясь. Да, я и не помышлял о бегстве. Я приехал сюда с ясным сознанием, что мне необходимо теперь обосноваться при дворе. По милости Провидения, это мне удалось; а я не из таких, чтобы отказываться от приобретенного положения потому только, что оно было неблестяще и небезопасно. Что-нибудь значило уже то, что я говорил с великим виконтом с глазу на глаз и остался цел и успел воспользоваться уроками Крильона без вреда для себя. Мало того. В самые тяжелые минуты я и не думал упрекать короля Наваррского за то, что он отрекся от меня: ведь таков был наш договор. Зато я не сомневался в его готовности вознаградить меня, как только к тому представится случай. Теперь я льстил себя надеждой, что доставил ему, наконец, предлог оправдать свое вмешательство в мою пользу. И тотчас же я убедился в верности моих соображений: Генрих со своей свитой, опередившие меня шагов на сто, вдруг остановились и начали делать мне знаки, а один из них вернулся ко мне, приглашая к королю. Я немедленно повиновался, и, хотя издали заметил, что все поджидали меня, видно было, что ни король Наваррский, ни Тюрен не особенно думали собственно о моей особе. Все решительно имели озабоченный вид, что мне нетрудно было объяснить: конечно, всех занимала одна и та же мысль – убит ли король Франции, умирает или только ранен.

– Живее, сударь! – нетерпеливо сказал Генрих, едва я приблизился на такое расстояние, что мог слышать его. – Не задерживайте меня вашими делами. Господин де Тюрен торопит меня с исполнением моего вчерашнего приказания. Но так как вы ради меня подвергались опасности, то я считаю себя до известной степени вашим должником. Поэтому будьте любезны, не откажитесь немедленно явиться прямо на квартиру ля Варена и дайте мне честное слово не выходить оттуда, пока не кончится ваше дело.

Я молча поклонился, уверенный, что этой отсрочкой, которая обеспечивала мне на время безопасность и подавала надежду на будущее, я обязан тому великому событию, которое затмило все остальное даже в сознании Тюрена. Но Генрих не удовольствовался этим.

– Так как же, сударь? – воскликнул он резко, с явным раздражением. – Согласны вы на это?

Я почтительно ответил, что весьма благодарен за милость.

– Нечего меня благодарить, – холодно сказал Генрих. – Это не в ущерб требованиям де Тюрена: он должен получить удовлетворение.

Я снова поклонился. Отряд тотчас же поскакал к Медону, откуда, как я узнал потом, король Наваррский в сопровождении двадцати пяти отборных всадников с частными гербами помчался в Сен-Клу, к одру короля. Конюх, которому я поручил Сида, успевший пробраться в город, отделавшись только легкой раной в плечо, явился ко мне с лошадью. Так я получил возможность явиться в приличном виде к Варену, занимавшему домик у подножия холма, неподалеку от ворот замка.

Здесь я не испытывал никаких стеснений, кроме тех, которые налагало на меня данное слово. Комната моя выходила окнами на людную улицу: я имел возможность следить за тревогой и сумятицей этого замечательного дня. Не стану останавливаться на памятных новостях и порожденном ими возбуждении. Впрочем, я уже упоминал о всеобщей суматохе и панике и потому не буду больше останавливаться на этом предмете. Замечу только, что одни говорили, будто король убит, другие – что у него только оцарапана кожа и что он ожидается в Медоне до заката солнца. Не успели мы поверить, что герцогиня Монпансье приняла яд, как пришлось услышать гром пушек в Париже, якобы игравший роль салюта в честь смерти короля. Улицы были до того запружены народом, передававшим друг другу подробности события, что, глядя из окна, можно было подумать, что тут ярмарка. Но у меня нашлось развлечение дома. Многие из придворных, услышав, что я утром был в Сен-Клу и даже в самый момент убийства – обстоятельство, делавшее меня самым желанным собеседником, – вдруг вспомнили, что когда-то были знакомы со мной, пришли навестить меня и просидели со мной большую часть дня. Это служило им развлечением, а мне – некоторой надеждой: ведь придворные – лучшие барометры; они пуще всего боятся, чтобы их не застали в обществе тех, на кого не падают лучи солнца.

Король Наваррский возвратился вскоре после полудня и положил конец и страхам, и надеждам, сообщив, к удивлению многих, что его величество вне опасности. Мы узнали, с разными чувствами, что не я один, но и заправские лекари были обмануты первыми впечатлениями: стало быть, Парижу грозила прежняя опасность, и все честные люди могли питать те же надежды, что и до этого дерзкого покушения. Не успел я переварить новое известие, которое, сознаюсь, было для меня вовсе не радостным, как меня развлекло появление Ажана, который приветствовал меня с обычным радушием. Узнав о моих необычайных приключениях и о том, где я, он немедленно поскакал прямо сюда, остановившись по пути всего раз, чтобы навестить госпожу Брюль. Я спросил Ажана, как она его приняла.

– Как всегда, – простодушно ответил тот, но покраснел. – Любезнее, чем я имел право ожидать, хотя и не так радушно, как я имел дерзость надеяться.

– Ничего! – сказал я, рассмеявшись. – Это придет со временем. Ну, а мадемуазель де ля Вир?

– Я не видел ее, но слышал, что у нее все благополучно. И погружена ее любовь на сто футов глубже, чем когда я видел ее в последний раз, – добавил он, лукаво взглядывая на меня.

Теперь настала моя очередь краснеть. Но я испытывал неописуемое блаженство, так что Ажан достиг своей цели. Я вспомнил девушку такой, какой видел ее в последний раз, когда она склонилась ко мне с лошади, с таким выражением любви на заплаканном лице, что ошибиться было невозможно, и погрузился в сладкие мечты. Так нас застал в глубоком молчании Варен. Он вошел с суровым видом, какой всегда напускал на себя, вопреки своему мягкому, любезному нраву.

– Господин де Марсак! – сказал он, обращаясь ко мне. – Мне прискорбно, что я должен причинить вам неприятность, но мне приказано не допускать к вам друзей. Поэтому я должен попросить этого господина удалиться.

– Но ведь мои друзья навещали меня целый день. Разве на этот счет отдано новое приказание?

– Не более двух минут тому назад я получил письменное предписание. Кроме того, мне приказано перевести вас в другую комнату, так, чтобы вы не могли смотреть на улицу.