Стэнли Уаймэн - Французский дворянин

– Сударь! – сказал он тихо, слегка пришепетывая. – Вы наступили мне на ногу.

Хотя это была ложь, я очень вежливо извинился. Но когда он сделал попытку подставить мне ногу (мы поднимались медленно – на лестнице с обеих сторон стояли кучки слуг), я так сильно и прямо наступил ему на ногу, что он вскрикнул.

– Что случилось? – спросил Рамбулье, поспешно оборачиваясь.

– Ничего, маркиз, – ответил я, продолжая подниматься.

– Сударь! – вновь сказал мой молодой друг, все пришепетывая. – Вы опять наступили мне на…

– Полагаю, что да, сударь.

– Вы даже не извинились, – тихо прошептал он мне на ухо.

– Нет, в этом вы ошибаетесь, – резко ответил я. – Я имею привычку сперва извиняться, а затем уже наступать.

Он улыбнулся, словно в ответ на остроумную шутку. Я должен сознаться, что, будь он моим сыном, я расцеловал бы его. Этот стройный юноша, с розовато-белым цветом лица, с темными тонкими усами и жемчужной серьгой в одном ухе, мог служить образцом настоящего царедворца.

– Хорошо! – ответил он. – Без сомнения ваш меч так же остер, как ваш язык, сударь? Я вижу, – продолжал он, простодушно взглянув на мои старые ножны, – что он так стремится вырваться из ножен. Не хотите ли прогуляться завтра по двору для урока фехтования?

– С удовольствием, сударь, если у вас есть отец или старший брат.

Не знаю, что бы он ответил мне на эту насмешку, если бы мы в эту минуту не подошли к дверям передней. Часовой, в серой форме швейцарской гвардии, пропускал в эту узкую комнату всех поодиночке: моему молодому другу пришлось отступить назад и предоставить мне одному пройти в следующую комнату, где я свободно мог любоваться представившейся моим глазам блестящей и в то же время мрачной картиной.

При дворе держали траур по королеве-матери: в платьях присутствующих преобладал черный цвет, красиво оттенявший сверкавшие разноцветными огнями бриллианты и покрытые драгоценными камнями рукоятки мечей, принадлежавших наиболее высокопоставленным лицам. Высокая, просторная комната была вся завешена тканями и освещалась свечами, горевшими в серебряных канделябрах. Стоявшая около второго из двух каминов кучка людей дразнила попугая: его пронзительный крик раздался в ту минуту, как мы вошли. Около них, за одним столом, шла карточная игра, за другим – играли в кости. В одном углу три-четыре дамы сидели вокруг краснощекого человека с мужицкой наружностью, игравшего с одной из них в фанты.

В середине комнаты общее внимание привлекал человек среднего роста, с необыкновенно разгоряченным, возбужденным лицом: сидя на столе, он в сильных выражениях поносил кого-то или что-то, приправляя свою речь всевозможными крепкими, странными ругательствами. Двое-трое придворных, составлявших, по-видимому, его свиту, стояли около него и слушали его не то с покорностью, не то с замешательством; а около ближайшего очага, на некотором расстоянии от него, сидел богато одетый дворянин с орденом Св. Духа на груди, служивший, кажется, предметом его брани, но делавший вид, что не замечает ее и занятый разговором с каким-то другим господином. Услышав сделанное кем-то замечание, что Крильон [97]выпил, я понял, что сидевший на столе оратор был не кто иной, как этот знаменитый солдат. Я все еще смотрел на него в изумлении, так как привык считать мужество и скромность неразрывно связанными между собой качествами, когда дверь из соседней комнаты внезапно растворилась, и все общество устремилось туда, не соблюдая старшинства. Крильон соскочил со стола и первым бросился к порогу. Придворный, сидевший у огня, – это был барон де Бирон, – делая вид, что не замечает оказанного ему неуважения, подождал Рамбулье и пошел с ним вместе. Протискиваясь за своим покровителем, я вошел в комнату немедленно вслед за ними.

Крильон уже успел овладеть королем: он излагал ему свою жалобу почти таким же громким голосом, как раньше в передней. Заметив это, Бирон оставил маркиза и, отойдя в сторону со своим первым собеседником, сел на сундук около стены; а Рамбулье в сопровождении меня и своей свиты подошел к королю, стоявшему близ алькова. Увидев его, его величество, по-видимому, с радостью схватившись за этот предлог, сделал знак Крильону удалиться.

– Да-да! Вы уже говорили мне об этом сегодня утром, – добродушно сказал он. – А вот и Рамбулье! Надеюсь, у него есть что-нибудь новенькое. Я хочу поговорить с ним. Святый Боже! Не смотрите на меня так, словно вы собираетесь заколоть меня на месте, любезный! Ступайте и заводите ссору с кем-нибудь равным себе.

Крильон, ворча, удалился, а Генрих, только что окончивший партию в карты с герцогом Невером, кивнул головой господину Рамбулье.

– Ну-с, друг мой, не принесли ли вы каких-нибудь новостей? – крикнул он. Он имел более довольный и беспечный вид, чем при первом нашем свидании, однако в его глубоко сидевших мрачных глазах и в недовольном выражении рта можно было прочесть озабоченность и подозрительность. – Нового гостя, новое лицо или новую игру, что у вас там с собой?

– В известном смысле, сир, новое лицо, – ответил маркиз с поклоном, несколько отступая в сторону, чтобы пропустить меня.

– Ну, не особенно завидная поклажа! – быстро ответил король и посреди всеобщего хихиканья протянул мне руку. – Однако я готов поклясться, – продолжал он, когда я встал с колен, – что вы чего-нибудь желаете, мой друг?

– Нет, сир, – ответил я, смело поднимая голову: поведение Крильона послужило мне уроком. – С вашего позволения, я уже награжден, так как ваше величество изволили снабдить меня новым красным словцом. Я вижу вокруг себя много новых лиц, мне недостает только новой игры. Если вашему величеству угодно будет пожаловать мне…

– Вот оно! Не говорил ли я? – воскликнул король, поднимая руку со смехом. – Он чего-то желает. Но он, по-видимому, не без заслуг. Рамбулье, чего он просит?

– Небольшого поручения, – ответил Рамбулье, входя в свою роль. – И ваше величество очень обяжете меня, если исполните просьбу сьера де Марсака. Ручаюсь, он человек опытный.

– Так! Небольшое поручение? – воскликнул Генрих, вдруг садясь на место, по-видимому недовольный. – Все они просят одного и того же… если только не добиваются важных поручений. Однако, мой друг, я полагаю, – продолжал он, взяв стоявшую рядом с ним коробку с конфетами и открывая ее, – что если вы не получите того, что просите для него, то будете дуться, как и все остальные?

– Ваше величество никогда не имели основания жаловаться на меня, – ответил маркиз, забывая свою роль или не желая играть ее из гордости.

– Ну ладно! Берите, что хотите, и не беспокойте меня больше. Довольно с него жалования на 20 человек? В таком случае, прекрасно. Вот, де Марсак, – продолжал король, кивая мне головой и зевая, – ваша просьба удовлетворена. Вы найдете там несколько смазливых рожиц. Ступайте к ним. А теперь, Рамбулье, – продолжал он, вновь оживляясь, так как переходил к более важным делам. – Замет прислала мне новых конфет. Зизи от них заболела. Не хотите ли попробовать? Они пропитаны запахом белых тутовых ягод.