Тим Северин - Побратимы меча

— Не стоит слишком шуметь, — сказал он. — Времени у нас немного, селяне скоро соберут свое войско. Давай-ка, лезь, а тебе помогу.

Я оказался наверху изгороди и спрыгнул по другую сторону. Как я и ожидал, святилище было немудреным, подходящим для столь скромного поселения. Внутри была круглая площадка плотно убитой земли. В середине же стояло то, что поначалу я принял за толстое бревно, воткнутое в землю. Потом понял, что селяне поклоняются тому, что Pacca назвал бы сеидом, — обрубку дерева, в которое попала молния и оно приобрело очертания сидящего человека. Селяне увеличили сходство, вырезав очертания коленей, сложенных рук и выстругав сзади шею, чтобы подчеркнуть голову. Идол был очень, очень старым.

Я обнаружил засов, позволявший открыть часть изгороди, и впустил Ивара. Он подошел к идолу на расстояние вытянутой руки и остановился.

— Не такая уж бедная деревня, как казалось, — сказал он.

Он смотрел в простую деревянную миску, которую идол держал на коленях. В нее селяне клали свои приношения. Я тоже заглянул в миску, любопытствуя, чем они жертвовали. И вдруг у меня захватило дух. Голова закружилась. Не оттого, что я увидел какую-то страшную жертву, но от мучительных воспоминаний, ворвавшихся в мою голову, и она пошла кругом. Миска была наполовину наполнена серебряными монетами. Иные старые, истертые, неизвестно какие — они, должно быть, лежали здесь со времен пращуров. Но несколько монет сверху были еще свежи, и чеканку на них можно было легко разобрать. И на всех были те странные волнообразные письмена, какие я видел в свою бытность в Лондоне — в те дни, которых я никогда не забуду. В те дни, когда я впервые любился с Эльфгифу, а ее изящную шею украшало ожерелье из таких вот монет.

Ивар оторвал рукав от своей рубашки и, завязав узлом снизу, сделал мешок.

— Ну-ка, Торгильс, держи пошире, — сказал он и, взяв деревянную миску, высыпал в мешок монеты, а миску отшвырнул в сторону. Потом посмотрел на грубо вырезанную голову деревянного истукана. На шее у того был обод — шейное кольцо было столь потрачено непогодой, что, простое ли то железо или почерневшее серебро, понять было невозможно. Видно, Ивар решил, что это ценный металл, потому что попытался сорвать его. Однако кольцо не подалось. Ивар уже потянулся за своей секирой, но тут вмешался я.

— Не делай этого, Ивар, — сказал я, стараясь говорить спокойно и внушительно. Я боялся его бешенства, каковым он встречал любое противоречие.

Он повернулся ко мне и нахмурился.

— Почему?

— Это священная вещь, — сказал я. — Она принадлежит сейду. Взять ее, значит, накликать на себя его гнев. Это принесет нам несчастье.

— Не отвлекай меня. Что за сейд такой? — проревел он, все более свирепея.

— Бог, местный бог, который властвует над этим местом.

— Это их бог, а не мой, — возразил Ивар и замахнулся секирой.

Я уже рад был хотя бы тому, что удар предназначен был истукану, а не мне, ибо деревянную голову он снес одним махом. Ивар снял кольцо и надел его на свою голую руку.

— Слишком ты робок, Торгильс, — сказал он. — Гляди, оно мне в самый раз, по размеру.

И он побежал к выходу.

Было темно, когда мы вернулись на берег реки. Все уже погрузились на ладьи и ждали. Пленников уложили на днища, и едва мы с Иваром уселись, как гребцы взялись за весла. Мы уходили от этого места как можно быстрее, и темнота скрывала наше бегство. Никто из местных жителей не перехватил нас, и как только мы добрались до нашей стоянки, Ивар выскочил на берег и приказал готовиться к немедленному отплытию. К рассвету мы были уже далеко, вернувшись на широкую дорогу большой реки.

Успех набега весьма улучшил настроение товарищества. Свирепость варягов никуда не подевалась, но они выказывали Ивару уважение, граничившее с восхищением. Очевидно, это было великой редкостью — найти девушек-близняшек среди этих племен, не говоря уже о столь привлекательных, как те, которых мы полонили. Много говорилось об «удаче Ивара», и все гордились и поздравляли себя с тем, что вступили в это товарищество. Только я оставался угрюм, тревожась из-за осквернения святилища. Pacca научил меня уважать такие места, и для меня случившееся было святотатством.

— Тебя все еще беспокоит тот пустяшный деревянный идол, Торгильс? — спросил Ивар в тот вечер, садясь рядом со мной на банку.

— Ты что, никаких богов не почитаешь? — спросил я в ответ.

— А чего тут почитать? — ответил он. — Погляди-ка на этот сброд. — Он кивнул в сторону варягов на ближнем корабле. — Тот, кто не поклоняется Перуну, чтит своих предков. А я даже не знаю, кто были предки моей матери, а уж тем более — моего отца.

— Почему бы и не Перун? Судя по тому, что я слышал, это тот же бог, какого в северных странах называют Тором. Бог воинов. Разве ты не можешь поклоняться ему?

— Мне не нужна помощь Перуна, — доверительно сказал Ивар. — Он не помог мне, когда я был подростком. Я сам проложил себе дорогу. Пусть другие верят в лесных ведьм с железными зубами и когтями, или что Чернобог — черный бог смерти — хватает нас, когда мы умираем. Когда я встречу свой конец, мое тело, если только от тела что-нибудь останется для похорон, пусть похоронят сотоварищи, как им то будет угодно. Меня-то здесь больше не будет, чтобы тревожиться из-за их верований.

На мгновение мне захотелось рассказать ему о своей приверженности Одину Всеотцу, но сила его неверия удержала меня, и я свернул разговор на другое.

— Почему, — спросил я, — наши холопы приняли участие в охоте за рабами с такой охотой, коль скоро они сами — рабы?

Ивар пожал плечами.

— Холопы готовы сделать другим то, от чего сами пострадали. Так им легче принять собственное положение. Разумеется, оружие я у них отбираю, как только они сделают свое дело, и они снова становятся холопами.

— А ты не боишься, что они либо новые пленники попытаются сбежать?

Ивар мрачно усмехнулся.

— А куда они денутся, сбежавши? От дома они далеко, даже в какую сторону идти, не знают, да если и сбегут, первые же, кто их встретит, снова обратят их в рабство. Ничего иного им не остается, как принять свою участь.

Однако Ивар оказался не прав. Двумя днями позже он дал пленникам-мужчинам чуть больше свободы. Поначалу ручные и ножные цепи были прикреплены к корабельным ребрам, так что узникам приходилось сидеть на корточках на днище. Ивар же приказал цепи снять, чтобы люди могли стоять и двигаться. Но ради вящей предосторожности оставил их скованными попарно. Это не помешало двум нашим пленникам прыгнуть за борт. Они бросились в воду и даже не попытались спасти свои жизни. Наоборот, они нарочно подняли руки и ушли под воду под тяжестью оков, так что, как ни ярились варяги, а повернуть и вытащить их не поспели.