Поль Феваль - Роковое наследство

Через несколько минут я был в той части лечебницы, где находится приют. Лейтенант подвел меня к кровати, на которой неподвижно лежала какая-то женщина, и удалился.

Женщина открыла глаза и с трудом протянула ко мне руки.

– Ренье, сын мой! – произнесла она. – Иногда зло невольно помогает добру. Когда он попытался убить тебя, я поняла, что ты – мой сын. Перед смертью Бог даровал мне великую радость: я сумею предостеречь тебя от опасности.

...Ирен, я не буду дословно передавать тебе рассказ моей матери. Это было ужасно... Ее мучили судороги. Это была агония.

«Он» – был граф Джюлиано Боццо, младший брат маркиза Кориолана, убитого на Корсике.

В детстве моя мать кочевала вместе с цыганским табором. Однако она не была цыганкой: очевидно, ее где-то украли или подобрали. Ее звали Зорой. Это имя было выгравировано на маленьком серебряном крестике, который висел у нее на шее. Когда она покинула своих первых «опекунов», ее продолжали звать Зора-цыганочка.

Она была прекрасна. Возможно, она была и добра. Однако судьба распорядилась иначе. Случилось несчастье, которое породило в душе Зоры ненависть и жажду мести.

Однажды, когда табор находился неподалеку от Милана, моя мать, которая была в то время совсем юной девушкой, почти ребенком, стала свидетельницей беспощадной схватки. Двое мужчин сражались не на жизнь, а на смерть. Зора спряталась в кустах. Вскоре один из противников упал. Тогда второй подошел к нему и нанес ему множество ударов шпагой, после чего скрылся.

Это были братья Боццо.

Жюлиан оказался очень живучим. Несмотря на тридцать ран, полученных им от старшего брата, маркиза Кориолана, он не умер. Его выходила Цыганочка.

Когда я родился, Жюлиан уже покинул ее.

Однако он вернулся: через несколько дней после моего появления на свет мою колыбель украли. Совершенно случайно ее – и меня – нашли на дне оврага, между двумя большими камнями.

Что ж, я тоже живучий.

За три года моей матери пришлось раз сто спасать меня от смерти.

Однажды в Вероне, после того, как меня не убили прямо у нее на руках. Зору охватило отчаяние. Она знала, почему Жюлиан так меня ненавидит: когда он обольщал ее, он открыл ей свою тайну и связанные с ней надежды. И вот в Вероне она решила расстаться со мной. Меня, как и отца, звали Джюлиано. Когда я лишился матери, мне было пять лет. Зора положила меня, спящего, у ворот монастыря Святого Франциска в Тревизе, повесив мне на шею шнурок с бумажкой, на которой было написано мое новое имя: Ренье.

Остальное ты знаешь. Тебе известно, что твоя матушка, госпожа Карпантье, святая, которой уже нет с нами, приютила маленького дикого бродягу и сделала его самым счастливым ребенком на свете.

Я не ведал о своем прошлом – и это защищало меня и от других, и от себя самого. Прежде чем оставить меня в Тревизе, мать в течение некоторого времени называла меня Ренье, так что я забыл свое прежнее имя.

Однако от судьбы не уйдешь... Моя затянувшаяся юношеская беззаботность исчезла в тот момент, когда я увидел на одной из картин в галерее Биффи свое собственное изображение.

Кроме того, меня узнал кто-то другой. В Риме меня ударили каталонским ножом. Рана воспалилась так, словно была нанесена отравленным клинком.

Мать говорила долго и довольно бессвязно. Пожалуй, это все, что я тогда узнал от нее. Когда я уходил, она сказала мне, что закончит завтра.

На следующий день я вернулся. Ее лицо было закрыто простыней. Зора была мертва.

Ренье замолчал. Ирен положила ему голову на плечо. На глазах девушки выступили слезы. Молодой человек ждал, что скажет его возлюбленная.

– Ирен, – наконец прошептал он, – вы будете любить меня?

В ответ красавица крепко обняла его. Теперь они плакали оба.

– Ренье, дорогой мой Ренье! – воскликнула Ирен. – Я твоя навеки! Конечно, мне было тяжело все это услышать, но я счастлива, что ты доверяешь мне. Если ты сказал мне не все, продолжай: я хочу знать о тебе все. Я – как твоя мать: люблю и ненавижу.

– Ты ненавидишь! – повторил художник, в голосе которого смешались восхищение и ужас. – Но ты не должна забывать, что отомстить невозможно.

Девушка хотела было возразить, но промолчала.

– В ушах у меня до сих пор звучит прерывистый шепот моей матери, – произнес Ренье. – Она сказала мне: «Ты сильный, убей его».

Ирен вздрогнула.

– Однако потом она добавила: «Нет, дитя, ты не сможешь расправиться с ним. Ты не тот человек, который способен поднять руку на родного отца. Ты не в силах относиться к нему, как к опасному дикому зверю. Поэтому ты должен бежать. Закон этой жуткой семьи гласит: убей – или погибни. Третьего не дано... Беги, мой сын, беги на край света, словно ты совершил преступление».

– Она была права, – тихо произнесла Ирен. – Нужно бежать. Куда бы ты ни отправился, я готова следовать за тобой.

Ренье прижал руку девушки к своей груди. Он ничего не ответил.

Ирен посмотрела ему в глаза.

– Твоя мать сказала еще что-то, – проговорила она. – Я уверена: ты утаил от меня то, что касается наших отношений... Твоя мать твердила: «Эта девушка погубит тебя. Она предала тебя, забудь ее».

Не давая художнику возразить, Ирен продолжала:

– Она снова была права. Я прекрасно понимал ее. Я знаю: еще она сказала тебе, что из-за меня твои враги расправятся с тобой, что мой отец неизлечимо болен, поскольку видел сокровища...

Ренье изумленно смотрел на девушку.

– Да, – выдохнул он. – Именно это она мне и говорила.

– Она была права! – с горечью повторила Ирен. – Ты должен послушаться свою мать. Мы с отцом можем принести тебе несчастье, поэтому тебе необходимо покинуть нас.

Девушка говорила абсолютно искренне. Молодой человек с восторгом взирал на нее. Никогда еще он не обожал так свою возлюбленную.

– Пусть земля ей будет пухом, – медленно произнес Ренье. – На некоторое время эти воспоминания завладели мной. Но есть другие, которые останутся со мной на всю жизнь. Ведь у меня есть и другая мать, которая тоже кое-что мне завещала... Я прекрасно помню тот день... Ты так много плакала, что уснула прямо у кровати, на которой лежала умирающая. И тогда госпожа Карпантье сказала мне: «Ренье, скоро ты станешь взрослым мужчиной. Мой бедный Винсент всегда был добр к тебе. Прошу тебя, не забывай его. Может быть, ты сумеешь ему чем-нибудь помочь. Не оставляй его наедине с его горем. Обещай мне, что никогда не бросишь его в беде».

Я молча кивнул.

«Ренье, я тоже старалась сделать для тебя все, что в моих силах, – продолжала наша мать. – Умоляю тебя будь верным защитником моей девочки. Ты любишь ее, как брат. Теперь тебе надо будет относится к ней как дочери. Я ухожу, и ты должен заменить меня. Обещай мне это, и тогда я смогу спокойно закрыть глаза».