Поль Феваль - Роковое наследство

Молодой человек поцеловал Ирен в лоб и устремился в кабинет.

В этот момент Симилор вручил главарю пистолет.

– В разных кварталах выстрелы объясняют по-разному, – заявил Амедей. – Если рядом есть казарма, жители предполагают, что пустил себе пулю в лоб какой-нибудь солдат, на которого накричал сержант. Если дело происходит неподалеку от Сорбонны, все решают, что веселятся студенты. Если стреляют возле фабрики, значит, старший мастер...

Пиклюс не слушал болтовни Симилора.

– Сейчас мы устроим здесь жуткий переполох, – бормотал главарь себе" под нос, целясь в беглеца. – Ага, Карпантье замер... В свое время я спокойно попадал с такого расстояния в муху.

Вдруг, как ураган, в комнату ворвался Ренье. Он растолкал бандитов, отшвырнул Симилора и изо всех сил ударил Пиклюса по голове.

Тот выронил пистолет и рухнул на колени. Тогда художник воспользовался плечом Пиклюса как ступенькой, чтобы вскочить на подоконник; оттуда юноша перемахнул на водосточную трубу.

Поднявшись, Пиклюс обнаружил, что его подчиненные не могут удержаться от смеха.

– Мерзавцы! – заорал главарь. – Подонки! Вы нарочно пропустили его! Вы мне завидуете! Теперь вместо одного беглеца Робло поймает двоих! Ну, смотрите, если мы их не перехватим, я вам покажу, где раки зимуют!

– Это все из-за Симилора! – жалобно заныл Кокотт.

– Да, это Симилор виноват! – дружно согласились остальные.

Пиклюс снова высунулся в окно.

– Смотрите, они дерутся! – удивленно проговорил он.

– Кто? – хором спросили бандиты.

– Каменщик и его несостоявшийся зятек. А Карпантье здорово лупит юнца! Это нам на руку. Кокотт, бери половину людей и обходи дом по улице Отходящих. Я с остальными двинусь по Грушевой улице... Вперед! В погоню!

Толпа бандитов ввалилась в соседнюю комнату. Там никого не было. Ирен исчезла.

Все бросились на лестницу. Когда шум стих, на лестничной площадке отделилась от черной стены чья-то фигура. Это был Эшалот. Он дрожал от волнения.

Почтенный господин Канада прислушался. Убедившись, что все ушли, он юркнул в свою квартиру.

Первым делом наш добряк поспешил к корыту, в котором беспробудным сном спал Саладен. Эшалот присел на корточки.

– Из всех подлостей твоего папаши, эта – сама отвратительная, – заявил он. – Обвинить меня и Леокадию в том, что мы дурно с тобой обращаемся! Нет, это уж слишком! Я понимаю, он сказал так для отвода глаз, но все равно это дела не меняет. Да он даже не погладил тебя по головке! Ну, ничего! Когда вырастешь, узнаешь, кто тебя нянчил. И тогда сам разберешься, кто был тебе отцом!

Не стоит думать, что мамаша Канада поступила легкомысленно, заперев Винсента Карпантье в отдельной комнате, чего он, собственно, и хотел. План этой женщины не принадлежал к числу самых изощренных: она надеялась дождаться рассвета, а там уж, по ее мнению, заколдованный круг, в который Черные Мантии загнали ее подопечных, распадется сам собой.

Вероятно, мамаша Канада несколько переоценивала могущество Черных Мантий: вплетать в реальность элементы фантасмагории, возводить мелодраму в ранг мифологии – это типичный недостаток жителя Парижа. Однако мы должны признать, что у Леокадии были основания для подобных преувеличений.

Ведь однажды укротительнице уже довелось столкнуться с Черными Мантиями, а такое не забывается.

Люди приписывают львам безумную отвагу, но лев – самый сильный из зверей, поэтому ему легко быть храбрым.

Госпожа Канада считала, что Черные Мантии обладают почти сверхъестественной силой, однако же находила в себе мужество бороться с ними. По-настоящему смел только человек, который продолжает сражаться – несмотря на то, что он неизмеримо слабее своего противника.

У укротительницы была светлая, чистая душа. Сейчас такие люди редко встречаются в простонародье, а в других слоях общества их нет вообще. Эта женщина походила на героев времен Карла Великого, рыцарей без страха и упрека, готовых сразиться с любым чудовищем.

Опасность, превосходящая пределы возможного, привлекала Леокадию.

К тому же не надо забывать, что однажды мамаша Канада уже сумела с честью выйти из схватки со злодеями, и это слегка ободряло укротительницу.

Итак, Леокадия поставил перед собой цель – продержаться до рассвета. Пока длилась ночь, госпожа Канада не могла рассчитывать ни на полицию, которую ненавидела и презирала, ни на соседей.

Мамаша Канада знала, что Черные Мантии умеют отрезать свою жертву от цивилизованного мира, на поддержку которого она рассчитывает. Женщина помнила, что этот трюк удается им даже в самом центре Парижа, где постоянно толпится народ.

Что тогда говорить об этом заброшенном квартале, в котором никогда не видели ни одного стража порядка? Для Черных Мантий это не работа, а одно удовольствие.

Да, дождаться наступления дня в такой ситуации было нелегко...

Но если даже допустить, что эта задача решена, дальнейшее оставалось под вопросом. По правде говоря, укротительница не знала, что будет делать утром.

Мамаша Канада понимала, что все поле боя, за исключением ее квартирки, в руках врага. Леокадии не оставалось ничего иного, как предложить свои комнаты в качестве убежища несчастным жертвам Черных Мантий.

Решив, что им с Эшалотом следует разделиться, укротительница велела мужу следить за домом, а сама выбрала место, с которого могла видеть кабачок «Свидание», штабквартиру «Охотников за Сокровищами».

Сначала мамаша Канада наблюдала за кабачком, окна которого были задернуты шторами. Она знала, что внутри находятся ее основные противники.

В эти минуты Винсент Карпантье не вызывал у укротительницы ни малейшего беспокойства. Он так изнурен, считала женщина, что ему и в голову не придет попытаться выбраться через заколоченное окно.

Кстати, однажды это окно послужило причиной бурной ссоры в славном семействе Канада. Укротительница хотела поставить корыто Саладена в кабинет, однако Эшалот решительно воспротивился этому, заявив, что там очень душно. Таким образом, до прихода столяра, который должен был привести окно в порядок, Саладен продолжал ночевать в супружеской опочивальне.

Что же касается Винсента Карпантье, то он сразу принялся за дело, но первые успехи архитектора были чрезвычайно скромными. Любой другой на его месте опустил бы руки: ведь эту труднейшую работу надо было выполнить практически бесшумно!

Мы говорим «труднейшую», потому что единственным инструментом, которым располагал Винсент, был складной нож.

Огромные гвозди были вбиты в раму на совесть. За их расплющенные шляпки невозможно было уцепиться.

Однако человеческая воля тверже любого инструмента.