Сергей Наумов - И соленая пыль прибоя

Карауш смеялся, когда маленький Николка, направив на него игрушечный пистолет, нажимал на курок и выпускал тонкую струйку воды.

– Ты убит, папка, – кричал Николка, – ты нарушил границу...

Карауш смеялся еще и оттого, что ему в это утро исполнилось ровно двадцать семь лет, он не знал, что такое болезни, и мог на руках пройти вдоль всей набережной. Он не делал этого по единственной причине – в городе хорошо знали его, старшего лейтенанта, пограничника Андрея Карауша.

Город любил пограничников. В трудном сорок первом они насмерть стояли у его стен и все как один пали на подступах к бухте, откуда шла эвакуация.

Андрей застегнул янтарные запонки – подарок жены – и надел светлый легкий пиджак. Алена сама повязала мужу галстук.

– Не можешь? – ласково усмехнулась она.

– Не могу... – вздохнул Андрей и полуобнял жену. – Я через два часа вернусь...

– Папка, – не отпускал его Николка, – ты обещал, когда тебе исполнится двадцать семь лет, мы взберемся на самую большую гору и устроим там салют... Ты помнишь?

– Помню. Сегодня мы с тобой совершим восхождение, и салют, конечно, устроим... Я вот только в порт схожу... встречу теплоход. Идет?

– Идет! – вскричал Николка.

Андрей неторопливо шагал туда, где у нагретой солнцем бетонной стенки кипел белопенный прибой. Скоро должен был прийти зафрахтованный иностранной туристской фирмой теплоход. Сегодня это не его забота – осматривать корабль, проверять документы гостей из-за рубежа. Просто старший лейтенант Карауш по старой привычке не мог пропустить этот строгий и торжественный час. Андрей ничего не мог поделать с собой – его влекло на пирс: а вдруг?.. Здесь, у трапа, – граница. И он "фронтир сервис" – пограничная служба. Сколько раз за годы, проведенные на контрольно-пропускном пункте, вежливо просил он капитанов иностранных судов представить ему "кру-лист" – список команды и паспорта моряков.

Набережная задыхалась от жары. На старой пристани в ожидании катера собралось множество людей. Мальчишки сидели на каменных плитах, свесив ноги к воде.

По набережной ходил фотограф в широкой, как подсолнух, шляпе. Звали его Гриша-грек. Он и вправду походил на грека – маленький, худощавый, с всегда печальными, черными как маслины глазами.

С "поплавка" доносилась слабая музыка, там стучали ножами и вилками. За "поплавком" была вышка, с которой самые храбрые прыгали в воду. До нее можно было добраться, пройдя с набережной через мосток.

А дальше, там, где раскинулся городской пляж, берег кишел бронзовыми людьми. Солнце заливало пляж, и песок, изрытый следами ног, походил на огромные ассирийские письмена, а у воды лоснился, как спина дельфина.

Карауш поздоровался с Гришей-греком кивком головы, но тот остановил его:

– Отсюда не видно, – сказал Гриша, поворачиваясь к морю, – а с дальнего волнореза просматривается. Жаль, у вас нет с собой бинокля...

– А в чем дело? – насторожился Карауш, хотя знал слабость старого фотографа поиграть в таинственность.

– Буек где-то ветром сорвало, – усмехнулся Гриша, – а может, что еще... Я на том волнорезе парочку щелкнул, просили поромантичней – там, сами знаете, пять каменных пальчиков торчат из воды. Гляжу в объективчик, а оно там болтается... кабельтова не будет... Вы ж – граница, должны знать... И еще просьбочка, товарищ Карауш... Я вас семь лет знаю, и за все эти годы вы ни разу у меня не сфотографировались... Позвольте... Все будет в лучшем виде.

Карауш улыбнулся и пригладил ладонью волосы. Гриша-грек вскинул старенький "Зенит".

"Умеет старик поймать клиента, – думал Андрей, шагая по набережной в сторону волнореза. – Вот и буек выдумал. Но в одном он прав: мы – граница и должны знать".

Андрей миновал "поплавок", обошел поверху пляж и спустился на берег у последнего волнореза.

Где-то гулявший шторм принес на край бухты мертвую зыбь. Кромка берега была сплошь усеяна гребешками водорослей. Еще зеленые, еще живые, так и будут они лежать, пока не высохнут и не станут бурыми. Один гребешок к одному, как годовые кольца на пне.

По морю равномерно, словно глубокие вздохи, ходили пологие валы зыби. Чайки опускались на воду и, словно обжегшись, тотчас взмывали кверху.

Выложенный крупной круглой галькой волнорез уходил в море на добрую полсотню метров. Он был пуст. Карауш снял ботинки и, держа их в руке, осторожно ступил на скользкую от выброшенных водорослей поверхность волнореза.

Разглядеть что-нибудь в море мешало солнце. Оно било в глаза, ослепительно вспыхивало на волнах, рассыпаясь на миллионы блестящих зайчиков, скачущих с одного гребня на другой.

И все же Андрей увидел черный округлый предмет, то исчезающий, то появляющийся на воде примерно в кабельтове от берега. Похоже, что это был буек. Бриз и волна подталкивали его к берегу – туда, где кончался пляж и торчали из воды острые, тонкие камни, похожие на черные косые паруса.

"Через тридцать минут буек бросит на камни, – подумал старший лейтенант, – через тридцать минут в гавань войдет теплоход. Я должен найти бинокль. На пляже у кого-нибудь из отдыхающих".

Смутное подозрение не оставляло Карауша, когда он шагал среди обнаженных купальщиков, ища глазами того, кто любовался бы морем сквозь оптические стекла.

И вот на балюстраде набережной Андрей увидел парня в голубых, выгоревших добела джинсах. Через плечо у него был переброшен бинокль.

Парень танцевал, держа в руке транзистор. Босые ноги выделывали немыслимые па, а вокруг, притопывая в такт, веселилась группа молодежи, видимо студентов.

Карауш пожалел, что на нем нет формы. Он подошел к группе и резко шагнул вперед:

– Разрешите ваш бинокль. На одну минуту...

Парень неприязненно взглянул на Карауша, недовольный тем, что прервали танец.

– Я за одну минуту деньги беру, – сострил он.

– Сколько? – быстро спросил Андрей.

– Червонец, – усмехнулся парень.

– Держи...

Карауш рванул из бокового кармана деньги.

– С чего это? – смущенно бормотнул парень. – Вот бешеный. Да в нем линзы неисправны. Это я так его прихватил... для вида.

От нетерпения Карауш скрипнул зубами.

– Разрешите, – твердо сказал он, – человек в море уплыл – посмотреть нужно.

Парень снял с груди бинокль.

Море метнулось к глазам и заплескалось, усыпанное зеркальными бликами. Андрей повел биноклем вправо от последнего волнореза и отшатнулся, словно его внезапно ударили в грудь, где сердце, – на волнах качался круглый, опутанный водорослями металлический шар с рогульками. Мина!

Пятьсот килограммов тротила. Такая выметет пляжи и набережную силой своей взрывной волны. И теплоход с туристами. Осколки ударят по нему, просвистят над городом. И кто знает, что встретят на пути.