Эли Берте - Дрожащая скала

Таково было положение дел почти до захода солнца. Дыхание Альфреда было ровным, сон спокоен. Но вдруг снаружи раздался сильный удар колокола.

Ивонна побледнела, а Конан сделал движение удивления и ужаса, потом оба молча взглянули друг на друга.

– Это звонят у решетки, Ивонна, – сказал наконец управитель задыхающимся голосом.

– Да, да… звонят, господин Конан.

И ни тот, ни другая не тронулись с места.

– Ты… ты не догадываешься ли, Ивонна, кто бы это мог быть?

– Я не знаю. Как бы сказать… может быть…

Тут раздался новый удар колокола, еще более сильный и резкий. Больной вздрогнул на своей постели, а Жюно глухо заворчала.

– Как тебе кажется, Ивонна, – прибавил Конан с горькой улыбкой, – ведь звонят-то… по-господски?

Ивонна ничего не отвечала и подошла к окну, выходившему на двор. Поглядев туда несколько минут, она воротилась вся перепуганная.

– Точная правда, – сказала она. – Что нам делать? Господи Боже, помоги нам!

Конан также подошел к окну и увидел группу людей, стоявших у решетки. Впереди всех был нотариус Туссен, очень заметный по своему огромному росту и черному костюму. В руке у него была огромная кипа бумаг, и он был, по-видимому, очень раздражен тем, что ему так долго не отпирают. Подле него находилась прекрасно одетая женщина, лицо которой было закрыто довольно густым кружевным покрывалом. Она тихо говорила с нотариусом и, казалось, кротко умоляла его потерпеть. Позади этих главных лиц был человек, казавшийся слугой, который держал коробки и пакеты.

Окончив свои наблюдения, Конан повернулся на каблуках и присвистнул с видом упрямства и досады. Его взгляд встретился со взглядом бедной Ивонны, которая вся дрожала и тряслась.

– Как бы ты думала, моя милая, – весело спросил он ее, – ведь этот старый Туссен, в его лета, еще подумывает о женщинах. И я держу пари, что эта птичка, несмотря на ее предосторожности скрыть себя, еще довольно аппетитна. Жаль только, что в замке Лок ему не удастся обделать свои делишки.

– Но что если эта дама – новая владелица, о посещении которой нас известили?

– Что за вздор? Ты с ума сошла.

– Пусть так, но на что вы решитесь? Вы, конечно, не имеете намерения…

– Они не войдут сюда, – сухо сказал мажордом.

– Помилуйте! Что вы затеваете? Разве вы забыли, что имение конфисковано и продано правительством, и стряпчий вправе…

– А я, я говорю тебе, – прервал старик, воодушевляясь, – что никому не удастся принять здесь на себя роль владельца, пока настоящий владелец не узнает законности прав своих, из-за которых было столько шуму! Очень я беспокоюсь об этих революциях и чернильных пиявках! Оставляя Францию, господин доверил мне охранение своих владений, и эти владения я никому не передам, кроме него. Когда он выздоровеет, он распорядится, как ему будет угодно, и каковы бы ни были его приказания, я буду им повиноваться. А до той поры никто не войдет сюда, чтобы выгнать его с бесславием из наследственного жилища, и даже – чтобы надоедать ему и возмущать спокойствие. Я этого не потерплю.

– Вы добрый человек, господин Конан, но размыслите хоть немножко, прошу вас. Если вы не отопрете ворота этой женщине и нотариусу, то завтра, а, может быть, и сегодня вечером они возвратятся с приставами, с солдатами…

– Эх, черт возьми, как ты глупа: да этого-то я и хочу! Мы выдержим десятилетнюю осаду.

Ивонна думала предложить еще какое-нибудь средство к примирению, когда колокол стал звонить безостановочно, и в то же самое время какой-то грубый голос удвоил свои требования.

Больной повернулся на своей постели, испуская слабые стоны.

– Этот дуралей, пожалуй, разбудит господина, – сказал сердито Конан. – Ну, уж если это необходимо, пойду, поговорю с ним… разговор будет непродолжителен… ты останься здесь и присматривай за нашим господином, и что бы ты ни услышала, не оставляй его ни на минуту, я сейчас вернусь.

Он побежал бегом и, чтобы быть полностью уверенным в точном исполнении своих приказаний, дважды повернул ключ в замке, коим запиралась эта комната.

Нотариус Туссен, несмотря на убеждения сопровождавшей его женщины, продолжал звонить изо всей силы в висевший у решетки колокол, когда, наконец, на главное крыльцо явился управитель и мерными шагами пошел по двору.

Конан имел вид спокойный и величественный. Лишь только нетерпеливый нотариус увидел его, как закричал изо всей силы:

– Ты что, старый плут, оглох что ли? Почему ты так долго нам не отпираешь? Если это дерзость с твоей стороны, то ты поплатишься за нее, я тебе ручаюсь!

Конан не отвечал ничего, пока не подошел к решетке. Здесь он поклонился со свойственной ему учтивостью и спокойно спросил:

– Чем могу служить вам? Что вам угодно?

– Прекрасный вопрос, черт возьми! Мы хотим войти в замок, – проревел разгневанный стряпчий. – Или вы не изволите признать меня, господин Конан? Ну, отпирай же скорее!

Мне очень досадно, – отвечал управитель со своим невозмутимым хладнокровием, – но в эту минуту никто не может войти в замок Лок.

Незнакомка и господин Туссен изумились.

– Минуточку, минуточку, – вскричал нотариус, видя, что Конан пошел назад. – Откуда эти новые капризы? Разве ты не знаешь, что я, а не кто-нибудь другой, назначил тебя привратником и сторожем замка, когда сделался законным обладателем дома и имения, принадлежащего Альфреду де Кердрену, который теперь на чужбине, и что ты зависишь единственно и непосредственно от меня? Отпирай же скорей! Эта дама думает провести в Локе день или два, и я уверен, что ты будешь иметь к ней полное уважение. Это госпожа Жерве, которую прозвали в Нанте, где она живет, матерью бедных, и никто более нее недостоин этого имени… Да ну же! Понял ли ты меня?

– Вполне, милостивый государь, – отвечал Конан, тщетно старавшийся сквозь покрывало рассмотреть черты незнакомки.

– Давно бы так… А то еще заставил меня пуститься в объяснения! Впрочем, к таким чудакам, как ты, надо быть снисходительным. Beati pauperes spiritu … [7].

Конан выпрямился.

– Все это очень хорошо, – сухо сказал он, – но я все-таки не отопру.

Длинное постное лицо нотариуса побагровело.

– Ах ты, бестия этакая, – вскричал он, топнув ногой, – так ты думаешь, что теперь все еще то же время, когда власть де Кердрена спасала тебя от наказания за твои грубости? То время уже минуло, слышишь ты? Запомни хорошенько: теперь каждый сам отвечает за свои поступки! Пойми же, милостивый государь, что если ты не отопрешь, мы возвратимся с приставами, милостивый государь! С жандармами, милостивый государь! И сила будет на стороне закона. Да, потому что в настоящее время закон выше всего, милостивый государь, и такому безмозглому тупице, как ты, не позволят…