Пьер Курти - Империя (Под развалинами Помпеи)

События развивались быстро; Ливия Друзилла стала думать о том, что наступил уж удобный час для действия и что пора поторопиться разрешением ее давних зредположений.

Прибытие Клемента в Рим, принятая им тут предосторожность и участие посторонних лиц, давших ему возможность обойти козни, какие она строила против него, принимая его за Агриппу Постума; его неожиданное исчезновение, так что ей остались неизвестными цель и результаты его пребывания в столице; тайные совещания младшей Юлии со своими друзьями, сильными при дворе; приезд в Рим с острова Пандатарии самой Скрибонии для переговоров с Клементом; наконец, удаление от двора некоторых лиц, ходатайствовавших перед Августом о детях Марка Випсания Агриппы, и война в Паннонии, веденная победоносным образом Тиверием, – все это, казалось, очистило Ливии поле действия, помогая осуществлению давно задуманного ею плана.

В ночь, описанную нами в предшествовавшей главе, Ургулания и Процилл отправились в священную рощу по приказанию самой Ливии. Зная хорошо склонности младшей Юлии, не отличавшейся от склонностей ее матери, Ливия была уверена, что внучка Августа не упустит случая воспользоваться оргией, дозволенной к тому же самой религией. И в эти праздничные дни Ливия не хотела терять Юлии с глаз, чтобы иметь новое доказательство ее безнравственности и, таким образом увеличить сумму данных к ее обвинению и погибели.

Так как Ливии были известны строгость Августа к соблюдению внешних приличий и то, что он не терпел, чтобы женщины высшего общества вступали в интригу или имели что-либо общее с человеком низкого положения, плебеем или рабом, то, посылая Ургуланию и Процилла на праздник Миртовой Венеры, каждого из них порознь, для наблюдения за младшей Юлией, она не предупредила ни Ургулании, что такое же точно поручение дано ею Проциллу, ни Процилла, что он может встретить Ургуланию в миртовых рощах, что действительно и случилось: они встретились близ храма Венеры и тут же узнали друг от друга, что посланы Ливией с одним и тем же поручением. Ургулания не скрыла этого перед Проциллом, чтобы оправдать свое присутствие среди ночных оргий венерина праздника и не показаться недостойной того хорошего мнения, какое имели о ней императрица и весь двор.

Не все миртовые кусты были освещены; были уголки в священной роще, как будто нарочно оставленные в темноте, чтобы быть более удобными для любовных свиданий. Толпы народа наполняли все аллеи этой рощи: невольники и свободные граждане, плебеи и патриции, женщины всех классов, не исключая матрон и девушек аристократического круга, – все это бродило в одиночку, или парами и группами, ведя сладострастные разговоры, позволяя себе непристойные движения, словом, превращая всю священную рощу, окружавшую храм богини любви, в разгульный дом. Была минута, когда Ургулания почувствовала страх и раскаяние в том, что явилась сюда; но она не поторопилась уйти, а приказала сперва Проциллу не оставлять ее одну в этом страшно шумном людском водовороте; потом, когда первый страх прошел, она выразила желание выбраться из тесной толпы на менее многолюдное и менее шумное место, а затем, под влиянием заразительных примеров, бросавшихся в глаза на каждом шагу, она снизошла до того, что дозволила Проциллу взять себя под руку и слушать его рассказы, не имевшие ничего общего с поручением, данным им императрицей.

Процилл, как нам уже известно, был ловкий и красивый юноша и пользовался милостью своих господ, то есть Ливии и Августа. Ему дозволялось часто – а в эту ночь даже было приказано – не надевать пуллаты (одежды из темной грубой материи, отличавшей невольников); этим дозволением Ливия как бы напоминала ему данное ею обещание – за его верную службу и преданность даровать ему впоследствии свободу. Его манеры и его речь были так изящны, что ему не трудно было скрывать перед другими свое низкое происхождение; этими качествами Процилла Ливия Августа умела пользоваться, давая ему нередко тайные и трудные поручения, где необходимы были хитрость и притворство; при всем этом он обладал и большим умом.

Что касается Ургулании, то и эта гордая матрона не отличалась в нравственном отношении от прочих женщин высшего общества той эпохи. Очутившись вместе с юным и красивым Проциллом среди шумной всеобщей оргии, она забыла о том, с какой целью пришла сюда и, подчиняясь эротическому настроению окружавшей ее толпы, в свою очередь отдалась сладострастию, поступив в данном случае на основании, быть может, той логики, что раб по закону не считается человеком, но вещью, а тот или другой способ пользования вещью не может оскорблять собственного достоинства. В эту минуту, Ургулания могла успокаивать себя еще и тем, что тут же, перед ее глазами, проходили мимо нее важные матроны и жены преторов и консулов под руку с известными развратниками; наконец, она могла быть уверена в том, что никто не признает в ее прилично одетом кавалере простого невольника, а темный миртовый куст сохранит в тайне ее нескромный поступок. [122]

Таким образом, и Ургулания, вместе с Проциллом, подобно прочим парам, в свою очередь скрылись за густым миртом и, немного спустя, вновь показались на аллее, на том месте, откуда Процилл заметил, как он предполагал, младшую Юлию, разговаривавшую с красивым мужчиной. Он тотчас же сообщил свое подозрение Ургулании и вместе с ней продолжал наблюдать за ними, пока этого наблюдения не заметила Юлия.

Остальное нам уже известно. Прежде, нежели разойтись, Процилл и Ургулания согласилась между собой действовать сообща против Юлии. Хотя они и не были уверены в том, что дама, которую они видели вместе с мужчиной, только что оскорбившим их, была Юлия, тем не менее, они решили донести самому Августу, что видели именно ее на ночном празднике в миртовой роще, гулявшей под руку с любовником, принадлежавшим по костюму к классу всадников; само собой разумеется, что при этом доносе они должны были умолчать о своей собственной встрече в роще.

– Иди теперь, иди и забудь!

Так простилась гордая фаворитка Ливии со своим минутным любовником, сделав при этом повелительный жест, который можно было принять и за угрозу.

На следующий день после вышеописанной ночи, в шестом часу, тот же слуга младшей Юлии вновь принес Децию Силану запечатанные diptici, т. е. дощечки.

Открыв их, Деций прочел следующее:

«Dulcissime rerum. Завтра в храме Изиды, стоящем на Марсовом поле, обратись к Рамзету.

Юлия».

Деций Силан стер написанное и возвратил дощечки. Вслед за этим он вышел из дома и направился к гостийским воротам.

В ожидании Силана Мунаций Фауст уже с добрый час прохаживался по улице перед входом в кавпону Альбина. Заметив идущего к кавпоне Силана, он тотчас же поспешил к нему навстречу.