Джульетта Даймоук - Граф Вальтеоф. В кругу ярлов

Он кинул лук слуге, и, пришпорив лошадь, поскакал через лес, низко пригнувшись к седлу, чтобы избежать удара о нависающие ветви. Все кинулись за ним следом, хорошо зная, что он не ослабит поводий до тех пор, пока не достигнет Глочестера.

Под звуки строительных работ он въехал в замок и в доме выслушал уже другого гонца, который как раз собирался следовать к нему в лес, чтобы рассказать дальнейшие новости о восстании на юго-западе. Там восставшие осадили новый замок Роберта Мортейна, были неприятности и в Мерсии, так как Дикий Эдрик напал на Шрюсбери. В первый раз после победы при Гастингсе его корона была в опасности – и он понял, что она никогда не была завоевана.

Он немедленно собрал военный совет.

– Мои люди возьмут Монтакуту, если у тебя нет для меня другой работы, брат, – заявил Мортейн.

Вильгельм кивнул:

– Ты и мой кузен из О [4]сразу поедете в Линкольншир и остановите продвижение данов к югу от Гамбера.

– Позволь мне сразиться с Эдриком, – вставил Фиц Осборн, – Он – прирожденный боец, но не знает стратегии. Я пошлю к тебе гонца, когда возьму его.

Сам король двигался со своей обычной стремительностью, казалось, что в него вселился демон. Он, взяв только конницу, пронесся по центральной Англии, разгромил восставших при Стаффорде и в нескольких других местах и гнал данов до самого Гамбера, оставив Мортейна и О сторожить Линкольншир, сам отправился дальше на север. Там до него дошли сведения, что Фиц Осборн сдержал слово и принудил Эдрика сдаться. Дикарь приехал в Шрюсбери и поклялся быть вассалом Вильгельму.

Глаза короля вспыхнули, и он обнажил зубы в удовлетворенной улыбке.

– Теперь в Йорк, – сказал он. – Видит Бог, я буду в короне на Рождество.

Это оказалось легче, чем он ожидал. Огромная армия, которую он думал там встретить, вся разбрелась. Даны были загнаны на остров Аксельм и отсиживались на своих кораблях; нортумбрийцы же, по своему обыкновению, сделав то, что собирались, оказались не в состоянии довершить свою победу и, радостные, вернулись домой, вопреки уговорам своих вождей. У них была свобода, добыча, нормандцы бежали – какой еще резон оставаться в неудобном лагере вместо того, чтобы пировать в своих домах? Вильгельм пересек Эр и двигался дальше беспрепятственно. Из Дюрхэма епископ Ателвин снова отправился на Линдсфарне в сопровождении Госпатрика, которого разбили одной легкой атакой. Сыновья Карла вернулись домой с награбленной добычей, а Мэрсвейн уехал в Шотландию на бракосочетание сестры Эдгара с королем Малькольмом, и только граф Вальтеоф, как слышал Вильгельм, готов был сражаться. Он въехал в оскверненный город Йорк, где народ деловито отстраивал свои сожженные дома, и там надел свою корону, как и поклялся, в разоренном соборе на Рождество. Произведя должное впечатление на народ, он послал Асбьёрну вежливое предложение присоединиться к королевским войскам, оставив себе все награбленное добро вместе с предложенным в качестве подарка золотом. Взамен он должен был, во избежание в дальнейшем неприятностей, вернуться домой весной. Вероломный датчанин, вполне довольный своей добычей, согласился без разговоров и освободил пленных. Только Ричард де Руль, как он сказал, находился на севере, у графа Вальтеофа. В замке, на правом берегу реки, Вильгельм созвал своих рыцарей, пока его люди восстанавливали разрушенные стены.

– Этот народ Нортумбрии, – сказал он, – произошел от викингов так же, как и я, и они ближе нам по крови, чем саксонцы. Они хорошо знают, что сделали. В этом городе не осталось ни одного дома, ни единой постройки. Сожжено все, что поддерживало бы жизнь. – Он оглядел удивленные лица. – Не убивайте, если вам не сопротивляются, но вы должны опустошить эти места так, чтобы люди могли видеть и осознавать, что значит неповиновение своему помазанному монарху. – Он осмотрел собравшихся. Это были закаленные воины, привыкшие и к жизни во дворцах, и к тяготам войны, однако сейчас они смотрели на него угрюмым взглядом. Даже те, кто был с ним в Алансоне раньше, где жестокость его не знала пределов, слушали его с ужасом.

– Сир, – вступил Вильгельм де Варенн, – сейчас зима. Люди погибнут от голода.

– Разве это моя вина? – резко спросил Вильгельм. – Они сами этого хотели. – Он встал, закончив разговор, и отпустил карту – она сама свернулась, как будто показывая, что Йоркшир должен был быть стерт с лица Англии. – Я сам, – добавил он, – пойду на графа Вальтеофа.

Пронзительный голос труб прорезал и разбудил англичан январским утром. «Вильгельм Нормандский, король Англии, к Вальтеофу, графу Хантингтона и Нортгемптона. Он приказывает тебе и графу Госпатрику вместе со своими людьми отдать себя в его руки. Он дает вам две недели на то, чтобы обдумать свое решение. Если вы не подчинитесь, вся мощь Нормандии обрушится на вас», – провозгласил вслед за тем нормандский герольд. Трубы прозвучали еще раз, и затем снова наступила тишина. В английском лагере на другом берегу реки люди вскочили, еще не очнувшись ото сна. Флаги развернулись над палатками, и тот, кто успел одеться, вышел на утренний холод. Кончились недели тревожного ожидания.

Появился Вальтеоф в одной рубашке, в сопровождении Торкеля, еще розового со сна.

– Во имя Бога, что это? – спросил исландец. Вальтеоф вглядывался в туман, стараясь увидеть дальний берег.

– Разве ты не слышал? То, чего мы так долго ждали. Там нормандцы, на том берегу, и с ними сам Вильгельм.

– Король? – Торкель все еще таращил глаза на медленно текущую реку, серую в ранних лучах, покрытую колеблющимся туманом. Над ней с тоскливым криком носились чайки. Он вздрогнул. – Если там Вильгельм…

Вальтеоф ничего не сказал. Все самое важное сейчас заключалось в этих трех словах. Несколько человек поднялись к ним, вглядываясь в туман, и Оти, увидев, что его господин полуодет, вернулся в палатку.

Ричард де Руль, набросив плащ, тоже торопился к ним. Его плен теперь был настолько условен, что охрана появлялась возле его палатки только для того, чтобы поднять флаг на стоящем возле нее шесте.

– Это король? Вальтеоф молча кивнул.

– И?

– Он приказывает мне сдаться, – ответил граф мрачно.

– Что ты будешь делать? Вальтеоф пожал плечами:

– Я не один решаю это.

Но это было не так или почти не так. Все надежды, все чаяния, родившиеся после победы в Йорке, совершенно рассеялись, все силы были растрачены попусту, так что теперь он чувствовал только буйный гнев. В ту ночь после взятия города, казалось, что нормандцы, наконец, изгнаны. У англичан были люди, снаряжение, оружие, все, что было необходимо для того закрепления победы, за исключением руководства, дисциплины, порядка, то есть того, чего у нормандцев было в избытке.