Поль Феваль - Черные Мантии

Мое сердце! – горько усмехнулась она. – Рана, куда каждый вонзает свой кинжал! Те, кого я ненавижу, и те, кого я люблю! Вы хотя бы отомстите за себя, Андре; а я даже не имею права на месть. Дважды вы становились виновником моего несчастья, а я с радостью готова отдать за вас жизнь!.. Разве я могу ненавидеть этих женщин, – внезапно воскликнула она, – этих двух моих соперниц? Дважды я потерпела поражение: сначала от отца, а потом от сына… и это справедливо! Разве я могу сделать кого-нибудь счастливым, я, воплощение несчастья? Я не могу ненавидеть их, потому что вы их любите. Что ж, значит, такова моя судьба: похоронить в глубинах сердца свою любовь и довольствоваться холодной вежливостью. Я напоминаю себе убийцу, который, расправившись со своей жертвой, начинает заниматься благотворительностью!

– Вы правы, – печально ответил Андре, – вы облагодетельствовали меня.

Она обвила руками его шею и повисла на нем.

– Я вас ни в чем не упрекаю! – воскликнула она. – Я ваша, и в этом мое предназначение. Моя невинная душа тянется к вам. С самого первого дня я ревновала вас к Джованне. О, как она была прекрасна, когда плакала! Но клянусь тебе, Андре, любовь сделала меня снисходительной. Если бы вы только знали, о чем я думаю, когда задаю себе вопрос, что может отдать женщина обожаемому ею мужчине! Нет, выслушайте меня! Как знать, случится ли нам еще раз поговорить друг с другом? Быть может, исповедуясь вам, я сумею облегчить свои страдания. Я не знала, что он был вашим сыном, но в нем я любила вас. И это правда: я узнала вас. Зачем вы обрекли меня на эту пытку, Андре? Разве мне мало одного мученика? Скажите же, что это были вы, только моложе, красивее, и свободны…

Тогда он еще не любил эту девушку. Это она пробудила в нем ответную любовь, ибо сама полюбила его. Я не питаю к ней ненависти: у нее есть то, чего я бы не смогла дать моему Мишелю… Мой Мишель! Мое безумие! Почему вы бросили меня на растерзание этому льву, застенчивому и кроткому, как агнец? Вам надо было следить за ним! Разве порох может уберечь пламя? Я любила его в тысячу раз сильнее, чем вас… Нет! Я любила его иначе, более пылко, более безрассудно, со всей страстью своих юных лет, уже отягощенных печальным опытом; я прибегла к соблазнительнейшим уловкам, дошла до того, что согласилась стать сообщницей Лекока, неумолимо влекшего его в пропасть. Я говорила себе: я буду рядом с ним и не дам ему упасть… или же мы упадем туда вместе!

Она трепетала в объятиях Андре, и он вновь запечатлел на ее челе холодный поцелуй. При прикосновении этих ледяных губ она резким движением вырвалась из его объятий.

– Вы даже не проклинаете меня, – простонала она, уязвленная до самой глубины своей израненной души. – Вы презираете меня… Не стоит пренебрегать мною, Андре! Ведь корсиканки всегда готовы пустить в ход кинжал!

Они дошли до угла улицы Крюссоль. Тусклый свет соседнего фонаря освещал взволнованное лицо графини. Андре смотрел на нее с восхищением, ибо она была воистину прекрасна.

– Господь даровал вам семью, сударыня, – произнес он. – Я ваш отец, а он ваш брат.

Она криво усмехнулась.

– Моя мать и моя сестра! – тихо прошептала она. – Они обе тоже много страдали! Об этом я пока не думала.

В нескольких шагах от них они заметили выходящий на улицу приземистый фасад кафе-трактира «Срезанный колос».

– Вы были там? – спросила Фаншетта.

– Нет, – ответил он. – Но отправлюсь туда через несколько часов.

– Вы! – воскликнула она, словно речь шла о святотатстве. – Вы – в обществе этих людей!

Повернувшись к нему спиной, она быстро зашагала в противоположном направлении, не переставая говорить:

– Но ваше время поистине бесценно, Андре, и я пришла вовсе не для того, чтобы говорить о себе. Барон Шварц имел объяснение со своей женой.

– Ах вот как! – насторожился Андре Мэйнотт.

– Отъезд назначен на четверг, то есть на завтра.

– А бал, как и условлено, состоится сегодня вечером?

– Бал будет великолепен. Они хотят одурачить Лекока.

– Они оба согласны?

– Всем заправляет баронесса. Она посвятила сына в свои планы.

– Он тоже отправится в путешествие?

– Они уезжают порознь. Барон в почтовой карете отбывает на рассвете вместе со своими слугами. Баронесса с детьми отправляется по железной дороге. Бланш знает, что у нее есть брат.

– Так, значит, у Шварца есть серьезные основания для бегства, – задумчиво произнес Андре.

Графиня не ответила, но через минуту сказала:

– Полковник должен был любым способом скомпрометировать его. Семнадцать лет он, по монетке, копил эти миллионы. Впрочем, барону известно, на что способен Лекок.

– Я спрашиваю, – уточнил свой вопрос Андре, – как по вашему мнению, был ли барон Шварц когда-либо сообщником полковника или Лекока, а если был, то до какой степени? Мне необходимо это знать.

– Вы уже вынесли свой приговор, – ответила графиня, – но раз вы хотите, я отвечу. Что касается прошлого барона, то в нем нет ничего предосудительного, кроме истории с тысячью франков, но когда Шварц получал эту тысячу, он ничего не знал о совершенном преступлении. Сейчас же Лекок решил всерьез заняться так называемым сыном Людовика Семнадцатого, герцогом и одним из двенадцати сотрапезников «круглого стола»; по крайней мере он сам об этом говорил. Барон Шварц согласился отдать свою дочь за принца. Люди его склада по-своему очень романтичны. Их жизнь была золотым сном; они продолжают верить в чудеса.

Улыбка Андре выражала удовлетворение, смешанное с презрением.

– А Бланш? – снова спросил он.

– Бланш любит своего кузена Мориса; вы знаете об этом лучше меня.

– Детская привязанность?

– Она дочь своей матери. Она не больше остальных поверила в женитьбу Лекока. В ее жилах течет наполовину корсиканская кровь.

– А разве Эдме, – перебил ее Андре, – не будет на балу? Голова графини безжизненно поникла.

– Так, значит, она красивее меня? – прошептала она. Затем, сделав над собой неимоверное усилие, она гордо вскинула свою благородную голову:

– Я не питаю к ней ненависти! Я бы убила ее, если бы он колебался, кого из нас двоих выбрать. Но он не колебался. Так пусть же судьба моя свершится! Она будет счастлива; она плакала в последний раз. Баронесса Шварц посылала за ней экипаж, чтобы привезти ее на бал.

– Ах, вот как! – вздохнул Андре. – Дело сдвинулось… Он задумался и через минуту снова спросил:

– А Лекок об этом знает?

– Лекок знает все, – бросила графиня. – Когда имеешь с ним дело, неведомо, кто останется в выигрыше, даже если все игроки уже выложили карты на стол.

– Но моя-то игра еще не окончена! – не без гордости заметил ее собеседник. – Разве можно исчерпать кассу Шварца за столь короткое время?