Анри-Эмиль Шевалье - Черноногие

Сначала молодой человек почти не чувствовал боли от этой экзекуции, но по мере того, как Ник, разгорячась работой, применял свои меры все с большим и большим усердием, Айверсон начал испытывать мучительное возвращение к жизни. Обратный путь из Елисейских полей [4] Елисейские поля – у древних греков и римлян рай, загробный мир для теней героев и праведников. к действительности этого мира был совсем иного рода, чем постепенный переход, при котором он потерял всякое осознание внешнего мира. Его способности одна за другой выходили из оцепенения, но для того, чтобы очнуться для неслыханного и невыразимого страдания. Его воображаемая радость исчезла под непрерывными ударами непрошеного благодетеля, сгустившаяся кровь незаметно растворялась, и жизнь разливалась по жилам, как ледяные капли предсмертной борьбы. Он не на шутку рассердился на неизвестного пришельца, который пересыпал бичевание фантастическими воззваниями:

– Ты посчитал снежную пустыню за мягкую постель и, как турок, окутываешься снежным одеялом, чтобы вдоволь намечтаться! Потише, добрый молодец! Я научу тебя приличнее держаться, хотя бы для этого потребовалось потерять много драгоценного времени и даже, чего доброго, покупать новый шомпол. Ну что, чужестранец, как тебе нравится мое специфическое лекарство? Ну-ка, вот тебе еще!

Кенет собрался с силами, чтобы броситься на палача, но сил было еще очень мало. В награду за это посыпались новые удары по рукам, плечам и лицу.

– Да чего вам надо от меня? – спросил он наконец, совершенно возмущенный таким грубым, по его мнению, обращением.

– А мне надо обработать вас по-своему, – отвечал Ник с возмутительным хладнокровием. – Видите ли, между нами находится маленькое препятствие.

Охотник – по одежде можно было судить о его профессии – продолжал свое необыкновенное лечение до тех пор, пока жизненное тепло не возобновилось в жилах Кенета и гнев его, утихая с возвращением рассудка, уступил место разнообразным ощущениям. Ник, изнемогая от усталости, прекратил наконец целебные побои и помог молодому незнакомцу подняться на ноги.

– Мучения смерти не были так ужасны, как мучения при возвращении жизни, – сказал Кенет, – но вам и вашей собаке я обязан жизнью, и поверьте, никогда этого не забуду.

– Верю, незнакомец, верю, но не занимайтесь сейчас пустяками. Обопритесь на мою руку и попробуйте идти. Мы с собакой брели по лесу, когда я услышал, что она меня зовет. Она не разговаривала со мной, как теперь мы с вами говорим, но хорошим собачьим языком объяснила мне, в чем дело. О! Мы отлично понимаем друг друга. По наружности она не особенно привлекательна, но удивительно разумна. А вы все спотыкаетесь, потерпите немножко! Сейчас подойдем к славному огоньку, и я угощу вас укрепляющим, чтобы восстановить кровообращение! Ну да, ей-богу, так, покорный ваш слуга!

Над белой палаткой Саула Вандера, у самого устья реки Асинтибоана, благотворно сияло солнце весеннего утра.

Саул Вандер давно уже поселился здесь и был известен под именем старого Саула, предводителя охотников. Он пользовался заслуженной славой знатока лесов, равнин, гор, рек и озер. Внешность его производила впечатление такой честности и открытости, что заставляла всякого сразу проникаться расположением к этому человеку.

В то же время в чертах его лица, загрубелого от трудов и непогод, выражалась твердая воля. Голос также выдавал в нем человека твердого и решительного. Обыкновенно он имел величавый вид, но иногда эта величавость сменялась глубокой скорбью. Надо упомянуть о двух особенностях его характера: Саул Вандер полагал, что легкомыслие и хвастливость недостойны человека, и с трудом переносил, когда ему противоречили.

В минуту представления его читателю Саул Вандер сидел у входа в палатку и чистил оружие, необходимое для его промысла. Около него стояла молодая девушка, которая по красоте форм и изяществу осанки заслуживала особого внимания. Небольшого роста, но прекрасно сложенная, она напоминала образцовые произведения древних ваятелей. Идея о совершенстве естественно связывалась с классическими очертаниями ее головы и шеи, восхитительно грациозных, и ее ног и рук, которые по тонкому изяществу линий могли бы стать предметом зависти самых знатных дам.

У Сильвины Вандер был маленький ротик, белые, как слоновая кость, зубы, розовые щеки под легкой тенью смуглой кожи, увеличивающей их красоту, быстрые проницательные глаза, тонкий изящный нос и ямочка на подбородке; все это обрамлялось роскошными волосами, которые игривыми локонами раскинулись по ее плечам. Облокотившись о плечо проводника, она являла с ним разительный контраст. В ней все дышало чувством, кротостью, красотой во всем ее совершенстве; в нем же все говорило о силе, отваге, энергии во всей ее полноте.

– Видишь, малютка, я все привожу в порядок, чтобы снова отправиться в путь. Старику Саулу нельзя пребывать в праздности, а не то он быстро заржавеет, – сказал проводник, приостановив работу и с любовью посмотрев на дочь.

– А знаете ли, папочка, о чем я думала? – спросила Сильвина после некоторой паузы.

– Да как же я могу знать, что промелькнет в твоей очаровательной головке в течение дня или минуты? Просто какая-нибудь блажь, в которой и смысла, может быть, не найдешь, так, что ли?

– Совсем не так, я решила отправиться с отрядом, – сказала Сильвина и вдруг, выпрямившись и скрестив руки на груди, затопала ножкой.

Старый проводник Саул уронил замок карабина, который усердно чистил куском кожи из лани, и, бросив взгляд на прекрасного ребенка, разразился продолжительным и звучным хохотом.

Она перенесла эту веселую вспышку так спокойно и кротко, как только можно вообразить.

– Саул Вандер, – сказала она наконец, – когда вы насмеетесь вдоволь, мы возобновим разговор и увидим, можно ли нам сойтись в мнениях. Кажется, я сообщила вам свое серьезное намерение.

– Конечно, милая дочка, ты высказала свое намерение, – кивнул предводитель отряда охотников, пожимая плечами.

– Я хочу идти с отрядом, – повторила Сильвина упрямо.

Вандер слегка насупил брови, но, встретив взгляд Сильвины, усмехнулся.

– Продолжай, продолжай, Розанчик: люблю тебя слушать; твой голос, словно серебряные колокольчики, звучит в ушах старого Саула.

– Отец, вы должны слушать его каждый день и круглый год, и это непременно будет, или я не буду вашей чародейкой, – произнесла Сильвина, лаская белыми ручками загорелое лицо предводителя охотничьего отряда.

– Другой такой чародейки, как ты, я и не знаю, – сказал Саул с гордостью.

– Этот вопрос я обдумывала долго и всесторонне, – продолжала молодая девушка, – и наконец решила, что мне необходимо сопровождать вас в будущем походе. Правда, я еще молода и мало приучена к лишениям, но, – прибавила она с жаром, – я уверена, что смогу приучиться к тому, что вы выносите.