Карл Май - Том 12 и 13. Сатана и Искариот (роман в трёх частях)

— Что за действия! Что за расчет! Какая неимоверная подлость! Если бы ты заговорил раньше, мы бы поторопились и прибыли бы сюда не вчера. Тогда бы Отец двенадцати пальцев не умер!

— Я этому не поверю! Мы торопились и просто не могли двигаться быстрее. А если бы нам даже удалось прибыть сюда на денек пораньше, не уверен, что это спасло бы жизнь бедному Малышу Хантеру.

— Тем не менее я считаю, что ты должен был рассказать!

— Я не мог. Если бы я решил посвятить тебя в дело, то мне пришлось бы сказать тебе о том, что коларази преступник, сбежавший из тюрьмы убийца. Не так ли?

— Разумеется.

— А он был твоим любимчиком. Помнишь один наш разговор в Бардо? Я было начал говорить о нем, я нащупывал почву, но при первом же слове, каким я попытался расшатать твое доверие к коларази, ты разгневался, прервал меня, да так, что я надолго вынужден был замолчать.

— И тем не менее ты не должен был молчать. Ты — мой друг, и я, может быть, прислушался бы к тебе!

— Нет, тогдашнее твое возбуждение было слишком велико. Да и прислушайся ты, мне бы все равно не удалось поколебать твоего доверия к этому человеку. Я даже думаю, что все сорвалось бы, если бы я посвятил тебя в тайну коларази.

Он опустил голову, помолчал немного, а потом сказал:

— Вынужден сказать откровенно, что я на самом деле кое в чем тебе помешал. Согласен, я был расположен к этому негодяю.

— Стало быть, ты готов успокоить мою совесть?

— Да. Ты ничего не упустил, ты не сделал ничего такого, что изменило бы ход событий.

— Благодарю тебя! А теперь, о шейх, расскажи нам, что тебе известно о смерти Отца двенадцати пальцев. Хорошие ли у них были отношения с коларази?

— А как же! Коларази был очень приветлив с этим молодым человеком. Видимо, это входило в его план; он хотел усыпить бдительность Отца двенадцати пальцев. Мы поставили лагерь в ущелье. Позавчера после вечерней молитвы они вдвоем вышли из лагеря и направились к месту, расположенному между пленными солдатами и лошадьми. Потом мы услышали выстрел, негромкий, скорее даже слабый. Такой звук издают крохотные чужеземные пистолеты с вращающимся барабаном; они заряжены шестью пулями, но у них только один ствол. Потом коларази вернулся в лагерь и рассказал мне, что его друг только что застрелился.

— Он привел какую-нибудь причину?

— Да. Он сказал, что его друг сделал это от тоски, уныния, пресыщенности.

— А вы замечали у него тоску?

— Нет. В те немногие дни, что он у нас провел, у него было постоянно веселое лицо, и он часто вызывал у нас смех своими шуточками.

— Но ведь это совсем не подходит тоскующему человеку!

— Коларази сказал нам, что его другу уже очень давно наскучила жизнь и он не раз пытался покончить с собой. Именно по этой причине коларази старался не спускать с него глаз.

— Дальше! Что вы сделали, услышав о мнимом самоубийстве?

— Я приказал зажечь факел из пальмовых волокон; потом мы отправились на то место, где лежал труп.

— А молодой человек был в самом деле мертв? Ты в этом убедился?

— Нет, потому что наша вера учит: прикоснувшийся к трупу становится нечистым. Если бы умерший был одним из наших, это было бы совсем другое дело; но он был чужестранцем. Так почему же мы должны были марать руки, прикасаясь к нему?

— Хм! Его похоронили?

— Да, это сделал коларази.

— И никто ему не помогал?

— Никто, и по той же причине. Да коларази никого и не просил об этом.

— Когда это случилось?

— Вчера. Когда вас привели ко мне, коларази как раз подошел. Он явился прямо от могилы; он не успел закопать ее и потом отправился доканчивать свое дело, когда мы развели вас по палаткам.

— Ты видел отверстие от пули?

— Да, смертельный металл вошел прямо в сердце. Ты что, считаешь подобные вещи важными, расспрашивая меня о них?

— Исключительно важными. Я должен немедленно отыскать могилу; прошу тебя пойти со мной.

Конечно, он согласился, но перед уходом сделал несколько необходимых распоряжений по лагерю. Крюгер-бей, Виннету и Эмери тоже пошли с нами. По пути я все расспрашивал шейха:

— Разве из твоих слов не вытекает, что ты не веришь в самоубийство?

— Конечно, не верю, потому что такой жизнерадостный человек, как Отец двенадцати пальцев, не мог убить себя. И потом, коларази — это такой человек, который способен на все. Он буквально охранял чужеземца, казалось, что юноша — его пленник.

Разговаривая, мы прошли почти все ущелье, пока наконец шейх не показал нам место, где находилась могила. Собственно говоря, о могиле как таковой не могло быть и речи: это была кучка камней, прикрывавшая труп. Мелтон выполнил свою работу спустя рукава. Мы разобрали кучку за несколько минут.

— Heavens! [160]— вырвалось у Эмери, когда он увидел убитого. — Какое сходство!

— Уфф! — выпустил воздух Виннету, не добавив к этому восклицанию ни слова.

— Машалла! — ужаснулся господин ратей. — Да ведь это же тот человек, которого ты привез из Туниса!

— Ты находишь сходство между ними?

— Да, и очень большое, я сам бы в это не поверил, если бы не видел собственными глазами.

— И тем не менее именно сходство позволило этому человеку выполнить свой план! Надо внимательно осмотреть его одежду!

На своем веку я повидал многих мертвецов, но этот производил на меня особое впечатление, и не только вследствие обстоятельств, оборвавших его жизнь, но прежде всего — выражением мертвого лица. На нем застыла улыбка, такая мирная, такая, я бы сказал, блаженная, словно он спал, а счастливое сновидение ублажало его душу. В какой-то момент мне даже показалось, что он жив, я потрогал его руками, чтобы убедиться, что он действительно мертв.

В его карманах я ничего не обнаружил. Но, осматривая тело, я заметил повязку на левой руке.

— Что это такое? — спросил я шейха.

— У него было пулевое ранение. Мы окружили ваших кавалеристов очень быстро, коларази практически не сопротивлялся, и мы обошлись всего одним выстрелом. А пуля, как известно, дура — попала в чужеземца, который здесь вообще ни при чем, его просто заманили сюда. Пуля почти срезала ему первую фалангу большого пальца на левой руке, так что пришлось ее откромсать ножом.

— Ах, так! Я должен на это взглянуть.

Я размотал повязку, на которую пошел кусок головной накидки, и убедился, что кончика пальца нет. Ко мне приблизился Виннету, осмотрел рану и сказал:

— Теперь мой брат мог бы обнажить сердце!

Я так и сделал. Да, как раз там, где расположено сердце, виднелся след револьверной пули; она быстро и чисто сделала свою работу, потому что и рана и кожа вокруг нее были такими чистыми, будто тело отмывали. И на одежде не было заметно пятен крови.

Виннету приложил палец к тому месту, куда вошла пуля, несколько раз нажал на него, а потом сказал: