Карл Май - Том 8. Сын охотника на медведей. Дух Льяно-Эстакадо

Он подсел к Фреду, и тот, улыбаясь, сказал:

— Не надо так уже пугаться. Явление, свидетелями которого мы все были, можно, видимо, вполне разумно объяснить. Вспомни о призраке, чье возникновение так убедительно доказал специалист по привидениям Незе!

— Незе? Знаю я такого. Сын его — известный инженер и живет в Блазевице. Он имел честь встретить меня как-то на прогулке в Морицбурге и как раз зачитал мне свой достойный всяческого уважения доклад о привидениях. По его мнению, таковые представляют собой обогащенные смолой воздушные явления, наполовину состоящие из кислорода, наполовину — из озона, которые сгущаются в атмосферных условиях, а потом растворяются туманом и выпадают раскаленными градинами. Но здесь, в Льяно, мы встретились с настоящим Духом. Мы видели его летящим по небу. Это был не воздух и не туман, но зримый образ подлинного сверхъестественного существа. Как можно в этом случае предполагать какой-то оптический обман?

— Хм! Раньше, когда я был фокусником, то сам показывал призраков.

— Помолчал бы уж лучше об этом, потому что изготовление призраков — чистое мошенничество! Каким же это образом ты их показывал?

— Использовал или фотокамеру, или простое оконное стекло.

— Так я тоже умею. Однажды я даже сам сделал camera obscuriosa [273]; в общем и целом она мне удалась, но я, к сожалению, забыл сделать дырку, куда вставляют линзы окуляра. Впрочем, этот сорт линз я никак не мог получить от зеленщика. Пришлось до поры до времени оставить эту штуку недоделанной.

При этих словах Фред и оба носатых брата разразились таким звучным смехом, что серьезный команч мигом повернулся и удивленно посмотрел на них. Фрэнк моментально обиделся и прикинул:

— Silicium! [274]Тихо! Если вы сейчас же не прекратите свой издевательский смех, я учиню вам, булочные братья, кровавую расправу — не хуже чем Мохаммед Второй обошелся с карфагенянами! [275]Вы, верно, считаете себя умными и мудрыми? Скажу вам прямо, что в вашей потертой философии уже прорвались петли, и весь ваш ум отдает помадой из касторового масла. Вам бы совершенно не стоило смеяться над моей camera procura. Она была сконструирована, и просто я, обычный лесной служащий, не нашел времени сам для себя изготовить линзы. Я вас давно раскусил, но ваше невежество выносил с великодушием, потому что еще надеялся сделать из вас что-нибудь приличное. Теперь я, однако, убедился, что вы неисправимы. Я еще раз покидаю вас и стряхиваю пыль со своих ног. Ваши издевки надобно отомстить. Я ухожу, но… manus manum lavendat [276], что по-немецки означает: «Моя рука уже моет вам головы лавандой». Теперь ждите! Ху-ху-у-хуг!

Казалось, он сам раздувал собственный гнев, он топал ногами по песку, неистово жестикулировал, а бросив последнее индейское слово, поспешил укрыться за кустами и тем самым примерно наказать остальных, лишив их лицезрения своей драгоценной персоны.

Таким рассерженным его еще не видели. Смех оборвался, и Фред удивленно заметил:

— Я не думал, что он так сильно обидится. Наши насмешки мы должны загладить исключительно вежливым обхождением. Он душа-человек, а его всем известная болтовня только забавляет, не причиняя людям никакого вреда.

Фред рассказал братьям много интересного о Хромом Фрэнке, что, естественно, расположило их к маленькому оригиналу. Ну, а потом, конечно, речь снова зашла о торнадо и о предшествовавшем ему явлении Духа Льяно-Эстакадо. Все были достаточно образованными людьми, в особенности Фред, естественно-научные познания которого были куда выше среднего уровня вестменов. Они были убеждены, что столкнулись с каким-то оптическим явлением, но не могли научно объяснить его.

За разговором время шло быстро, и наступила ночь. Стало так темно, что в пяти шагах нельзя было ничего увидеть. Опять подошел Фрэнк. В такой темноте, да еще в таком пустынном месте, он не хотел оставаться один, однако гнев его еще не полностью испарился. Не говоря ни слова, он улегся, но не подле других, а в некотором отдалении, крайне внимательно прислушиваясь к разговору. Временами он вскакивал, вставляя возражение, когда кто-нибудь, по его мнению, обнаруживал незнание или непонимание чего-либо, но потом опять укладывался. Желание выглядеть обиженным пересиливало его всегдашнее влечение похвастаться своими обширными, хотя и не всегда точными, познаниями.

Между тем воздух снова стал прозрачным, и дышать стало легче. Слабый ветерок потянул с юго-запада, что было очень приятным облегчением после дневной жары. На небе выступили звезды, по которым можно было легко сориентироваться.

Они больше не говорили между собой, пытаясь уснуть. Появление какого-нибудь врага казалось в этих местах невероятным, а Олд Шеттерхэнда ждать было еще рано. Белые постепенно заснули, а команч уставился широко открытыми глазами в небо, хотя минувшей ночью он не соснул ни минуты. Смерть, точнее, задуманное убийство занимало все его существо и требовало от него мести.

Так уходили минуты. Внезапно спящих разбудил громкий вскрик индейца. Они испуганно вскочили.

— Mava tuhschta! [277]— сказал он, показывая на юг.

Несмотря на темноту, белые увидели его вытянутую руку и посмотрели в указанном направлении. У горизонта, где сходились земля и небо, показалось светлое пятно. Вроде бы в этом не было ничего необыкновенного, но оно приковало к себе внимание мужчин.

— Хм! — проворчал Джим. — Если бы это было на востоке, я бы поверил, что мы так долго проспали и там начало светать.

— Нет, — сказал его брат Тим, — утренние сумерки выглядят по-другому. Границы этого светлого пятна слишком резкие.

— Это потому, что стоит темная ночь.

— Но ведь именно поэтому еще не должно рассветать. День и ночь переходят друг в друга постепенно. Там же — резкие контуры.

— Может, это пожар?

— Пожар в Льяно, где нет деревьев? Хм! Что там может гореть? Песок, что ли? Это было бы изрядной новостью.

— Да уж! Если бы еще и песок загорелся, это было бы, разумеется, весьма удивительно. Тогда нам оставалось бы только сесть поскорее в седла и скакать прочь отсюда. А как бы ты мог иначе объяснить это пятно?

— Объяснений у меня тоже нет. Впрочем, пятно это растет, а ветер при этом поворачивает. Прежде он дул с юго-запада, а теперь перешел на западный, становясь все сильнее и холодней. Что бы это значило?

— Только не северное сияние, — сказал Фред. — А южного сияния здесь еще, пожалуй, и вовсе не бывало.

Фрэнк до сих пор молчал. Теперь терпение его кончилось, и он должен был говорить, иначе его сердце не выдержало бы.

— Это светлое место у горизонта кое-что означает, — сказал он. — Во всяком случае, оно связано с Мстящим Духом. Сначала он поскакал на юг. Может быть, там расположен его вигвам, и теперь Дух сидит у своего костра.